Главная
Старение
Главное занятие коренных жителей западной сибири. Народы Западной Сибири

Главное занятие коренных жителей западной сибири. Народы Западной Сибири

20.09.2019

Численность коренного населения Сибири до начала русской колонизации составляла около 200 тыс. чел. Северную (тундровую) часть Сибири населяли племена самодийцев, в русских источниках именовавшихся самоедами: ненцы, энцы и нганасаны.

Основным хозяйственным занятием этих племен было оленеводство и охота, а в низовьях Оби, Таза и Енисея - рыбная ловля. Главными объектами промысла были песец, соболь, горностай. Пушнина служила основным товаром при выплате ясака и при торговле. Пушниной также расплачивались в качестве калыма за девушек, которых выбирали себе в жены. Численность сибирских самоедов, включая и племена южных самоедов, достигала около 8 тыс. чел.

Южнее ненцев жили угроязычные племена хантов (остяков) и манси (вогулов). Ханты занимались рыболовством и охотой, в районе Обской губы имели оленьи стада. Основным занятием манси была охота. До прихода русских манси на рр. Туре и Тавде занимались примитивным земледелием, скотоводством, бортничеством. Ареал расселения хантов и манси включал районы Средней и Нижней Оби с притоками, рр. Иртыша, Демьянки и Конды, а также западные и восточные склоны Среднего Урала. Общая численность угроязычных племен Сибири в XVII в. достигала 15-18 тыс. чел.

Восточнее ареала расселения хантов и манси лежали земли южных самодийцев, южных или нарымских селькупов. Долгое время русские называли нарымских селькупов остяками из-за сходства их материальной культуры с хантыйской. Жили селькупы по среднему течению р. Оби и ее притокам. Основным хозяйственным занятием было сезонное рыболовство и охота. Промышляли пушных зверей, лосей, диких оленей, боровую и водоплавающую дичь. До прихода русских южные самодийцы были объединены в военный союз, именовавшийся в русских источниках Пегой Ордой под предводительством князьца Вони.

На востоке от нарымских селькупов обитали племена кетоязычного населения Сибири: кеты (енисейские остяки), арины, котты, ястынцы (4-6 тыс. чел.), расселившиеся по Среднему и Верхнему Енисею. Их основными занятиями были охота и рыболовство. Некоторые группы населения добывали из руды железо, изделия из которого продавали соседям или использовали в хозяйстве.

Верховья Оби и ее притоки, верховья Енисея, Алтай населяли многочисленные и сильно различавшиеся по хозяйственному укладу тюркские племена - предки современных шорцев, алтайцев, хакасов: томские, чулымские и «кузнецкие» татары (около 5-6 тыс. чел.), телеуты (белые калмыки) (около 7-8 тыс. чел.), енисейские киргизы с подчиненными им племенами (8-9 тыс. чел.). Основным занятием большинства этих народностей было кочевое скотоводство. В некоторых местах этой обширной территории было развито мотыжное земледелие и охота. У «кузнецких» татар был развит кузнечный промысел.

Саянское нагорье занимали самодийские и тюркские племена маторов, карагасов, камасинцев, качинцев, кайсотов и др., общей численностью около 2 тыс. чел. Занимались они скотоводством, разведением лошадей, охотой, знали навыки земледелия.

Южнее районов обитания манси, селькупов и кетов были распространены тюркоязычные этнотерриториальные группы - этнические предшественники сибирских татар: барабинцев, теренинцев, иртышских, тобольских, ишимских и тюменских татар. К середине XVI в. значительная часть тюрков Западной Сибири (от Туры на западе до Барабы на востоке) находилась под властью Сибирского ханства. Основным занятием сибирских татар были охота, рыболовство, в Барабинской степи было развито скотоводство. До прихода русских татары уже занимались земледелием. Существовало домашнее производство кож, войлока, холодного оружия, выделка мехов. Татары выступали посредниками в транзитной торговле между Москвой и Средней Азией.

К западу и востоку от Байкала располагались монголоязычные буряты (около 25 тыс. чел.), известные в русских источниках под именем «братов» или «братских людей». Основу их хозяйства составляло кочевое скотоводство. Подсобным занятием было земледелие и собирательство. Достаточно высокое развитие получило железоделательное ремесло.

Значительную территорию от Енисея до Охотского моря, от северной тундры до Приамурья населяли тунгусские племена эвенков и эвенов (около 30 тыс. чел.). Они делились на «оленных» (разводивших оленей), которых было большинство, и «пеших». «Пешие» эвенки и эвены были оседлыми рыболовами и охотились на морского зверя на побережье Охотского моря. Одним из основных занятий обеих групп являлась охота. Главными промысловыми животными были лоси, дикие олени, медведи. Домашние олени использовались эвенками в качестве вьючных и верховых животных.

Территорию Приамурья и Приморья заселяли народы, говорившие на тунгусо-манчьжурских языках, - предки современных нанайцев, ульчей, удегейцев. К палеоазиатской группе народов, населявших эту территорию, относились и небольшие группы нивхов (гиляков), живших по соседству с тунгусо-манчьжурскими народами Приамурья. Они также были основными жителями Сахалина. Нивхи были единственным народом Приамурья, широко использовавшим в своей хозяйственной деятельности ездовых собак.

Среднее течение р. Лены, верхнюю Яну, Оленек, Алдан, Амгу, Индигирку и Колыму занимали якуты (около 38 тыс. чел.). Это был самый многочисленный народ среди тюрков Сибири. Они разводили скот, лошадей. Подсобными промыслами считались охота на зверя и птицу и рыбная ловля. Широко было развито домашнее производство металла: меди, железа, серебра. В большом количестве изготовляли оружие, искусно выделывали кожи, плели ремни, вырезали деревянные предметы быта и утварь.

Северную часть Восточной Сибири населяли племена юкагиров (около 5 тыс. чел.). Границы их земель простирались от тундр Чукотки на востоке до низовьев Лены и Оленека на западе. Северо-восток Сибири населяли народы, относящиеся к палеоазиатской лингвистической семье: чукчи, коряки, ительмены. Чукчи занимали значительную часть континентальной Чукотки. Численность их составляла примерно 2,5 тыс. чел. Южными соседями чукчей были коряки (9-10 тыс. чел.), очень близкие по языку и культуре чукчам. Они занимали всю северо-западную часть Охотского побережья и прилегающую к материку часть Камчатки. Чукчи и коряки делились, как и тунгусы, на «оленных» и «пеших».

По всей прибрежной полосе Чукотского полуострова были расселены эскимосы (около 4 тыс. чел.). Основное население Камчатки в XVII в. составляли ительмены (12 тыс. чел.) На юге полуострова обитали немногочисленные племена айнов. Айны также были расселены по островам Курильской гряды и в южной оконечности Сахалина.

Хозяйственными занятиями этих народов была охота на морского зверя, оленеводство, рыболовство и собирательство. До прихода русских народы северо-восточной Сибири и Камчатки находились еще на довольно низкой стадии социально-экономического развития. В быту широко использовались каменные и костяные орудия и оружие.

Важное место в жизни практически всех сибирских народов до прихода русских занимали охота и рыболовство. Особая роль отводилась добыче пушнины, которая являлась основным предметом торгового обмена с соседями и использовалась в качестве главной платы дани - ясака.

Большинство сибирских народов в XVII в. русские застали на различных стадиях патриархально-родовых отношений. Самые отсталые формы социальной организации были отмечены у племен северо-восточной Сибири (юкагиров, чукчей, коряков, ительменов и эскимосов). В области социальных отношений у некоторых из них были отмечены черты бытования домашнего рабства, доминирующего положения женщины и др.

Наиболее развитыми в социально-экономическом отношении были буряты и якуты, у которых на рубеже XVI-XVII вв. сложились патриархально-феодальные отношения. Единственным народом, имевшим свою государственность ко времени прихода русских, были татары, объединенные под властью Сибирских ханов. Сибирское ханство к середине XVI в. охватывало территорию, простиравшуюся от бассейна Туры на западе до Барабы на востоке. Однако это государственное образование было не монолитным, раздираемое междоусобными столкновениями различных династических группировок. Включение в XVII в. Сибири в состав русского государства коренным образом изменило естественный ход исторического процесса в регионе и судьбы коренных народов Сибири. Начало деформации традиционной культуры было связано с приходом в регион населения с производящим типом хозяйства, который предполагал иной тип отношения человека к природе, к культурным ценностям и традициям.

В религиозном отношении народы Сибири принадлежали к различным системам верований. Наиболее распространенной формой верований был шаманизм, основывающийся на анимизме - одухотворение сил и явлений природы. Отличительной чертой шаманизма является вера в то, что определенные люди - шаманы - имеют способность вступать в непосредственное общение с духами - покровителями и помощниками шамана в борьбе с болезнями.

С XVII в. в Сибири широко распространилось христианство православного толка, проник буддизм в форме ламаизма. Еще ранее в среду сибирских татар проник ислам. У ряда народов Сибири шаманизм приобрел усложненные формы под воздействием христианства и буддизма (тувинцы, буряты). В XX в. вся эта система верований сосуществовала с атеистическим (материалистическим) мировоззрением, являвшимся официальной государственной идеологией. В настоящее время у ряда сибирских народов наблюдается возрождение шаманизма.

История сибирских народностей уходит в глубь тысячелетий. Издревле здесь жили великие люди, хранящие традиции предков, уважающие природу и её дары. И как необъятны земли Сибири, так и разнообразны народности коренных Сибиряков.

Алтайцы

По итогам переписи населения в 2010 году численность Алтайцев насчитывает около 70 000 человек, что делает их самой многочисленной народностью в Сибири. Проживают в основном в Алтайском крае и Республике Алтай.

Народность разделяется на 2 этнические группы – Южные и Северные алтайцы, различающиеся как укладом жизни так и особенностями языка.

Вероисповедание: буддизм, шаманизм, бурханизм.

Телеуты

Чаще всего телеутов считают этнической группой причастной к Алтайцам. Но некоторые выделяют их как отдельную народность.

Проживают в Кемеровской области. Численность около 2-х тысяч человек. Язык, культура, вера, традиции присущи Алтайцам.

Сайоты

Проживают сайоты на территории Республики Бурятия. Численность народности насчитывает около 4000 человек.

Будучи потомкамии жителей Восточных Саян – саянских самодийцев. сайоты сохранили свою культуру и традиции с древних времён и по сей день остаются оленеводами и охотниками.

Долганы

Основное поселения Долганов находятся на территории Красноярского края – Долгано-Ненецкий муниципальный район. Численность составляет около 8000 человек.

Вероисповедание – православие. Долганы – самая северная тюркоязычная народность в мире.

Шорцы

Приверженцы шаманизма – шорцы проживают в основном на территории Кемеровской области. Народ отличается своей самобытной древней культурой. Первые упоминания о Шорцах уходят к 6 веку нашей эры.

Народность принято разделять на горнотаёжных и южных шорцев. Общая численность около 14 000 человек.

Эвенки

Разговаривают Эвенки на тунгусском языке и испокон веков занимаются охотой.

Народность, насчитывает около 40000 человек, расселившихся в Республике Саха-Якутия, Китае и Монголии.

Ненцы

Малая народность Сибири, проживают близь Кольского полуострова. Ненцев – кочевой народ, занимаются оленеводством.

Их численность насчитывает около 45 000 человек.

Ханты

Более 30 000 хантов проживает на территории Ханты-Мансийского АО и Ямало-Ненецкого АО. Занимаются охотой, оленеводством, рыбной ловлей.

Многие из современных хантов относят себя к православным, но в некоторых семьях всё также исповедуют шаманизм.

Манси

Один из древнейших коренных сибирских народов – Манси.

Ещё Иван Грозный отправлял целые рати на сражения с Манси во времена освоения Сибири.

Сегодня же их численность насчитывает около 12 000 человек. Проживают в основном на территории Ханты-Мансийского АО.

Нанайцы

Историки называют нанайцев древнейшим народом Сибири. Численность около 12 000 человек.

В основном проживают на Дальнем Востоке и по берегам Амура в Китае. Нанайцы переводится как – человек земли.

Средней численности народы - западносибирские татары, хакасы, алтайцы. Остальные народы по причине их малочисленности и сходных особенностей промыслового быта отнесены к группе “малых народов Севера”. Среди них выделяются ненцы, эвенки, ханты, заметные по численности и сохранению традиционного уклада чукчи, эвены, нанайцы, манси, коряки.

Народы Сибири принадлежат к различным языковым семьям и группам. По численности говорящих на родственных языках на первом месте стоят народы алтайской языковой семьи, по крайней мере от рубежа нашей эры, начавшей распространяться с Саяно-Алтая и Прибайкалья в глубинные районы Западной и Восточной Сибири.

Алтайская языковая семья в пределах Сибири делится на три ветви: тюркскую, монгольскую и тунгусскую. Первая ветвь - тюркская - очень обширна. В Сибири к ней принадлежат: алтае-саянские народы - алтайцы, тувинцы, хакасы, шорцы, чулымцы, карагасы, или тофалары; западносибирские (тобольские, тарские, барабинские, томские и др.) татары; на Крайнем Севере - якуты и долганы (последние живут на востоке Таймыра, в бассейне р. Хатанги). К монгольским по языку народам в Сибири принадлежат только буряты, расселенные группами в западном и восточном Прибайкалье.

В тунгусскую ветвь алтайских народов входят эвенки (“тунгусы”), обитающие рассеянными группами на обширной территории от правых притоков Верхней Оби до Охотского побережья и от Прибайкалья до Ледовитого океана; эвены (ламуты), расселенные в ряде районов северной Якутии, на Охотском побережье и Камчатке; также ряд небольших народностей Нижнего Амура - нанайцы (гольды), ульчи, или ольчи, негидальцы; Уссурийского края - орочи и удэ (удэгейцы); Сахалина - ороки.

В Западной Сибири с отдаленных времен формировались этнические общности уральской языковой семьи. Это были угроязычные и самоедоязычные племена лесостепной и таежной полосы от Урала до Верхнего Приобья. В настоящее время в Обь-Иртышском бассейне обитают угорские народы - ханты и манси. К самодийским (самоедоязычным) принадлежат селькупы на Средней Оби, энцы в низовьях Енисея, нганасаны, или тавгийцы, на Таймыре, ненцы, населяющие лесотундру и тундру Евразии от Таймыра до Белого моря. Некогда небольшие самодийские народности обитали и в Южной Сибири, на Алтае-Саянском нагорье, но остатки их - карагасы, койбалы, камасинцы и др. - были тюркизированы в XVIII - XIX вв.

Коренные народы Восточной Сибири и Дальнего Востока монголоидны по основным особенностям их антропологических типов. Монголоидный тип населения Сибири генетически мог зародиться только в Центральной Азии. Археологи доказывают, что палеотическая культура Сибири развивалась в том же направлении и в сходных формах, что и палеолит Монголии. Исходя из этого, археологи полагают, что именно эпоха верхнего палеолита с его высокоразвитой охотничьей культурой была наиболее подходящим историческим временем для широкого заселения Сибири и Дальнего Востока “азиатским” - монголоидного облика - древним человеком.

Монголоидные типы древнего “байкальского” происхождения хорошо представлены среди современных тунгусоязычных групп населения от Енисея до Охотского побережья, также у колымских юкагиров, отдаленные предки которых, возможно, предшествовали эвенкам и эвенам на значительном пространстве Восточной Сибири.

Среди значительной части алтаеязычного населения Сибири - алтайцев, тувинцев, якутов, бурят и др. - распространен наиболее монголоидный центрально-азиатский тип, представляющий собой сложное расово-генетическое образование, истоки которого восходят к смешавшимся друг с другом монголоидным группам раннего времени (от глубокой древности до позднего средневековья).

Устойчивые хозяйственно-культурные типы коренных народов Сибири:

пешие охотники и рыболовы таежной зоны;
охотники на дикого оленя в Субарктике;
оседлые рыболовы в низовьях больших рек (Оби, Амура, а также на Камчатке);
таежные охотники-оленеводы Восточной Сибири;
оленеводы тундры от Северного Урала до Чукотки;
охотники за морским зверем на Тихоокеанском побережье и островах;
скотоводы и земледельцы Южной и Западной Сибири, Прибайкалья и др.

Историко-этнографические области:

западно-сибирская (с южным, примерно до широты Тобольска и устья Чулыма на Верхней Оби, и северным, таежным и субарктическим, регионами);
алтае-саянская (горнотаежная и лесостепная смешанная зона);
восточносибирская (с внутренней дифференциацией промысловых и сельскохозяйственных типов тундры, тайги и лесостепи);
амурская (или амуро-сахалинская);
северовосточная (чукотско-камчатская).

Алтайская языковая семья формировалась поначалу в среде весьма подвижного степного населения Центральной Азии, за пределами южной окраины Сибири. Размежевание этой общности на прототюрков и протомонголов произошло на территории Монголии в пределах 1 тысячелетия до н.э. В Сибири позднее расселялись уже вполне сформировавшиеся порознь древние тюрки (предки саяно-алтайских народов и якутов) и древние монголы (предки бурят и ойратов-калмыков). Область зарождения первичных тунгусоязычных племен находилась и в Восточном Забайкалье, откуда и началось около рубежа нашей эры передвижение пеших охотников протоэвенков на север, в Енисейско-Ленское междуречье, а также впоследствии и на Нижний Амур.

Эпоха раннего металла (2-1 тысячелетий до н.э.) в Сибири характеризуется многими потоками южных культурных влияний, доходивших до низовьев Оби и полуострова Ямала, до низовьев Енисея и Лены, до Камчатки и берингоморского побережья Чукотского полуострова. Наиболее значительными, сопровождаемыми этническими включениями в аборигенную среду, эти явления были в Южной Сибири, Приамурье и Приморье Дальнего Востока. На рубеже 2-1 тысячелетий до н.э. имело место проникновение в Южную Сибирь, в Минусинскую котловину и Томское Приобье степных скотоводов центрально-азиатского происхождения, оставивших памятники карасукско-ирменской культуры. По убедительной гипотезе, это были предки кетов, которые позднее под давлением ранних тюрок отошли далее на Средний Енисей, а частично смешались с ними. Эти тюрки - носители таштыкской культуры 1 в. до н.э. - 5 в. н.э. - разместились на Алтае-Саянах, в Мариинско-Ачинской и Хакасско-Минусинской лесостепи. Они занимались полукочевым скотоводством, знали земледелие, широко пользовались железными орудиями, строили прямоугольные бревенчатые жилища, имели упряжных лошадей и верховых домашних оленей. Возможно, что именно через их посредство домашнее оленеводство стало распространяться в Северной Сибири. Но время действительно широкого распространения ранних тюрок по южной полосе Сибири, к северу от Саяно-Алтая и в Западном Прибайкалье, - это, вернее всего, VI-X вв. н.э. Между X и XIII вв. начинается передвижение прибайкальских тюрок на Верхнюю и Среднюю Лену, что положило начало формированию этнической общности самых северных тюрок - якутов и объякученных долган.

Железный век, наиболее развитый и выразительный в Западной и Восточной Сибири, в Приамурье и Приморье на Дальнем Востоке, был ознаменован заметным подъемом производительных сил, ростом народонаселения и увеличением разнообразия средств культуры не только в прибрежьях крупных речных коммуникаций (Оби, Енисея, Лены, Амура), но и в глубинных таежных районах. Обладание хорошими транспортными средствами (лодками, лыжами, ручными нартами, упряжными собаками и оленями), металлическими орудиями и оружием, промысловыми снастями, добротной одеждой и переносными жилищами, а также совершенными способами ведения хозяйства и заготовки пищи впрок, т.е. важнейшими хозяйственно-культурными изобретениями и трудовым опытом многих поколений позволило ряду аборигенных групп широко расселиться по труднодоступным, но богатым зверем и рыбой таежным местностям Северной Сибири, освоить лесотундру и выйти к побережью Ледовитого океана.

Наибольшие переселения с широким освоением тайги и ассимилятивным внедрением в “палеоазиатско-юкагирское” население Восточной Сибири совершили тунгусоязычные группы пеших и оленных охотников на лося и дикого оленя. Перемещаясь в различных направлениях между Енисеем и Охотским побережьем, проникая из северной тайги на Амур и в Приморье, вступая в контакты и смешиваясь с иноязычными обитателями здешних мест, эти “тунгусские землепроходцы” в конечном итоге образовали многочисленные группы эвенков и эвенов и амуро-приморские народности. Средневековые тунгусы, сами овладевшие домашними оленями, способствовали распространению этих полезных транспортных животных среди юкагиров, коряков и чукчей, что имело важные последствия для развития их хозяйства, культурного общения и изменений в общественном строе.

Развитие социально-экономических отношений

Ко времени прихода русских в Сибирь коренные народы не только лесостепной полосы, но также тайги и тундры отнюдь не находились на той стадии социально-исторического развития, которую можно было бы считать глубоко первобытной. Социально-экономические отношения в ведущей сфере производства условий и форм общественной жизни у многих народов Сибири достигли довольно высокой ступени развития уже в XVII-XVIII вв. Этнографические материалы XIX в. констатируют преобладание у народов Сибири отношений патриархально-общинного строя, связанного с натуральным хозяйством, простейшими формами соседско-родственной кооперации, общинной традицией владения угодьями, организации внутренних дел и сношений с внешним миром при достаточно строгом учете “кровных” генеалогических связей в брачно-семейной и бытовой (по преимуществу религиозно-обрядовой и непосредственного общения) сферах. Основной социально-производственной (включающей в себя все стороны и процессы производства и воспроизводства человеческой жизни), общественно-значимой единицей социальной структуры у народов Сибири была территориально-соседская общинность, внутри которой воспроизводились, передавались от поколения к поколению и накапливались все необходимые для существования и производственного общения материальные средства и навыки, общественные и идеологические отношения и свойства. Как территориально-хозяйственное объединение, это могло быть отдельное оседлое поселение, группа взаимосвязанных промысловых стойбищ, локальное сообщество полукочевников.

Но этнографы правы и в том, что в бытовой сфере народов Сибири, в их генеалогических представлениях и связях долгое время сохранялись живые остатки прежних отношений патриархально-родового строя. К числу таких стойких явлений следует отнести родовую экзогамию, распространенную на довольно широкий круг родственников в нескольких поколениях. Существовали многие традиции, подчеркивающие святость и нерушимость родового начала в общественном самоопределении индивида, его поведении и отношении к окружающим людям. Высшей добродетелью считалась родственная взаимопомощь и солидарность даже в ущерб личным интересам и делам. В центре внимания этой родовой идеологии находилась разросшаяся отцовская семья и ее боковые патронимические линии. Учитывался и более широкий круг родственников отцовского “корня”, или “кости”, если, конечно, они были известны. Исходя из этого, этнографы полагают, что в истории народов Сибири отцовско-родовой строй представлял собой самостоятельную, весьма длительную стадию развития первобытнообщинных отношений.

Производственные и бытовые отношения между мужчинами и женщинами в семье и локальной общине строились на основе разделения труда по полу и возрасту. Значительная роль женщины в домашнем хозяйстве была отражена в идеологии многих сибирских народов в форме культа мифологической “хозяйки очага” и связанного с ним обычая “хранения огня” реальной хозяйкой дома.

Используемый этнографами сибирский материал прошлых столетий наряду с архаикой показывает и очевидные признаки древнего упадка и разложения родовых отношений. Даже в тех местных обществах, где социально-классовое расслоение не получило сколько-нибудь заметного развития, обнаруживались черты, преодолевающие родовое равенство и демократию, а именно: индивидуализация способов присвоения материальных благ, частная собственность на продукты промыслов и предметы обмена, имущественное неравенство между семьями, местами патриархальное рабство и кабала, выделение и возвышение правящей родовой знати и т.д. Эти явления в тех или иных разновидностях отмечены документами XVII-XVIII вв. у обских угров и ненцев, саяно-алтайских народов и эвенков.

Тюркоязычным народам Южной Сибири, бурятам и якутам в указанное время была свойственна специфическая улусно-племенная организация, сочетающая в себе порядки и обычное право патриархальной (соседско-родственной) общины с господствующими институтами военно-иерархического строя и деспотической властью племенной знати. Царское правительство не могло не считаться с такой сложной социально-политической ситуацией, и, признавая влиятельность и силу местной улусной знати, практически передоверяло ей фискально-полицейское управление рядовой массой сообщинников.

Необходимо учитывать и то, что российский царизм не ограничивался только сбором дани - с коренного населения Сибири. Если так обстояло дело в XVII в., то в последующие столетия государственно-феодальная система стремилась максимально использовать производительные силы этого населения, налагая на него все большие платежи и натуральные повинности и лишая его права верховной собственности на все земли, угодья и богатства недр. Составной частью экономической политики самодержавия в Сибири было поощрение торговой и промышленной деятельности российского капитализма и казны. В пореформенный период усилился поток аграрного переселения в Сибирь крестьян из Европейской России. Вдоль важнейших транспортных магистралей стали быстро складываться очаги экономически активного пришлого населения, которое вступало в разносторонние хозяйственно-культурные контакты с коренными обитателями заново осваиваемых местностей Сибири. Естественно, что под этим прогрессивным в целом воздействием народы Сибири утрачивали свою патриархальную самобытность (“самобытность отсталости”) и приобщались к новым условиям жизни, хотя до революции это происходило в противоречивых и небезболезненных формах.

Хозяйственно-культурные типы

У коренных народов к периоду прихода русских скотоводство было развито значительно больше земледелия. Но с XVIII в. земледельческое хозяйство занимает все большее место у западносибирских татар, распространяется оно и среди традиционных скотоводов южного Алтая, Тувы и Бурятии. Соответственно изменялись и материально-бытовые формы: возникали прочные оседлые поселения, кочевнические юрты и полуземлянки сменялись бревенчатыми домами. Впрочем, у алтайцев, бурятов и якутов долгое время бытовали многоугольные срубные юрты с конической крышей, по внешнему виду имитирующие войлочную юрту кочевников.

Традиционная одежда скотоводческого населения Сибири была сходна с центральноазиатской (например, монгольской) и относилась к типу распашной (меховой и матерчатый халат). Характерной одеждой южноалтайских скотоводов была длиннополая овчинная шуба. Замужние женщины-алтайки (как и бурятки) поверх шубы надевали своего рода длинную безрукавку с разрезом спереди - “чегедек”.

Для низовий больших рек, а также ряда малых рек Северо-Восточной Сибири характерен комплекс оседлых рыболовов. В обширной таежной зоне Сибири на основе древнего охотничьего уклада сформировался специализированный хозяйственно-культурный комплекс охотников-оленеводов, к которым относились эвенки, эвены, юкагиры, ороки, негидальцы. Промысел этих народов состоял в добывании диких лосей и оленей, мелких копытных и пушных зверей. Рыболовсво почти повсеместно было вспомогательным занятием. В отличие от оседлых рыболовов охотники-оленеводы тайги вели кочевой образ жизни. Таежное транспортное оленеводство - исключительно вьючно-верховое.

Материальная культура охотничьих народов тайги была полностью приспособлена к постоянным передвижениям. Характерный пример этого - эвенки. Жилищем у них служил конический чум, покрытый оленьими шкурами и выделанными кожами (“ровдугой”), также сшитой в широкие полосы вываренной в кипятке берестой. При частых перекочевках эти покрышки перевозились во вьюках на домашних оленях. Для передвижения по рекам эвенки пользовались берестяными лодками, настолько легкими, что их без труда мог переносить на спине один человек. Превосходны эвенкийские лыжи: широкие, длинные, но весьма легкие, подклеенные шкурой с ноги лося. Старинная одежда эвенков была приспособлена к частой ходьбе на лыжах и езде верхом на олене. Эта одежда из тонких, но теплых олених шкур - распашная, с несходящимися спереди полами, грудь и живот закрывались своеобразным меховым нагрудником.

Общий ход исторического процесса в различных районах Сибири резко изменили события XVI-XVII вв., связанные с появлением русских землепроходцев и включением в конечном итоге всей Сибири в состав Российского государства. Оживленная русская торговля и прогрессивное влияние русских поселенцев произвели значительные изменения в хозяйстве и быту не только скотоводческо-земледельческого, но и промыслового коренного населения Сибири. Уже к концу XVIII в. эвенки, эвены, юкагиры и другие промысловые группы Севера стали широко использовать огнестрельное оружие. Это облегчило и количественно умножило добычу крупных животных (дикого оленя, лося) и пушных зверей, особенно белки - основного объекта пушного промысла XVIII-начала XX вв. К исконным промыслам стали добавляться новые занятия - более развитое оленеводство, использование тягловой силы лошадей, земледельческие опыты, зачатки ремесла на местной сырьевой базе и т.д. Вследствие всего этого изменялась и материально-бытовая культура коренных жителей Сибири.

Духовная жизнь

Менее всего поддавалась прогрессивному культурному воздействию область религиозно-мифологических представлений и различных религиозных культов. Наиболее распространенной формой верований у народов Сибири был .

Отличительной чертой шаманизма является вера в то, что определенные люди - шаманы - имеют способность, приведя себя в исступленное состояние, вступать в непосредственное общение с духами - покровителями и помощниками шамана в борьбе с болезнями, голодом, пропажами и прочими несчастьями. Шаман обязан был заботиться об успехе промысла, удачном рождении ребенка и т.д. Шаманизм имел несколько разновидностей, соответствующих различным стадиям общественного развития самих сибирских народов. У наиболее отсталых народов, например, у ительменов, шаманить могли все, и особенно старые женщины. Пережитки такого “поголовного” шаманства сохранились и у других народов.

У некоторых народов функции шамана составляли уже особую специальность, но сами шаманы обслуживали родовой культ, в котором принимали участие все взрослые члены рода. Такое “родовое шаманство” отмечалось у юкагиров, хантов и манси, у эвенков и бурят.

Профессиональное шаманство расцветает в период распада патриархально-родового строя. Шаман становится особым лицом в общине, противопоставляющим себя непосвященным сородичам, живет доходами со своей профессии, которая становится наследственной. Именно такая форма шаманизма наблюдается в недавнем прошлом у многих народов Сибири, особенно у эвенков и тунгусо-язычного населения Амура, у ненцев, селькупов, якутов.

У бурятов приобрел усложненные формы под воздействием , а с конца XVII в. вообще стал сменяться этой религией.

Царское правительство, начиная с XVIII в., усердно поддерживало миссионерскую деятельность в Сибири православной церкви, причем христианизация нередко проводилась принудительными мерами. К концу XIX в. большинство сибирских народов было формально крещено, однако их собственные верования не исчезли и продолжали оказывать немалое воздействие на мировоззрение и поведение коренного населения.

Читайте в Иркипедии:

Литература

Этнография: учебник / под ред. Ю.В. Бромлея, Г.Е. Маркова. - М.: Высшая школа, 1982. - С. 320. Глава 10. “Народы Сибири”.

Устойчивые хозяйственно-культурные типы коренных народов Сибири:

пешие охотники и рыболовы таежной зоны;
охотники на дикого оленя в Субарктике;
оседлые рыболовы в низовьях больших рек (Оби, Амура, а также на Камчатке);
таежные охотники-оленеводы Восточной Сибири;
оленеводы тундры от Северного Урала до Чукотки;
охотники за морским зверем на Тихоокеанском побережье и островах;
скотоводы и земледельцы Южной и Западной Сибири, Прибайкалья и др.

Историко-этнографические области:

западно-сибирская (с южным, примерно до широты Тобольска и устья Чулыма на Верхней Оби, и северным, таежным и субарктическим, регионами);
алтае-саянская (горнотаежная и лесостепная смешанная зона);
восточносибирская (с внутренней дифференциацией промысловых и сельскохозяйственных типов тундры, тайги и лесостепи);
амурская (или амуро-сахалинская);
северовосточная (чукотско-камчатская).

Развитие социально-экономических отношений

Хозяйственно-культурные типы

Духовная жизнь

У бурятов приобрел усложненные формы под воздействием , а с конца XVII в. вообще стал сменяться этой религией.

Читайте в Иркипедии:

Литература

Этнография: учебник / под ред. Ю.В. Бромлея, Г.Е. Маркова. - М.: Высшая школа, 1982. - С. 320. Глава 10. “Народы Сибири”.

С конца XVI в. началось систематическое заселение Зауралья русским народом и освоение им совместно с народами Сибири ее неисчерпаемых природных богатств. За «каменем», т. е. за Уралом, лежала огромная территория площадью более 10 млн кв. км. На просторах Сибири, по подсчетам Б. О. Долгих, жило примерно 236 тыс. человек нерусского населения. 1 На каждого из них приходилось в среднем более 40 кв. км площади с колебаниями от Ъ до 300 кв. км. Если учесть, что при охотничьем хозяйстве на каждого едока в умеренном поясе требуется всего 10 кв. км угодий, а при самом примитивном животноводстве у скотоводческих племен лишь 1 кв. км, то станет ясным, что коренное население Сибири к XVII в. было еще далеко от освоения всей площади этого края даже при прежнем уровне хозяйствования. Перед русским народом и коренным населением открывались огромные возможности в деле освоения еще не использованных пространств как посредством расширения прежних форм хозяйства, так и, в еще большей мере, путем его интенсификации.

Более высокие производственные навыки русского населения, уже много веков занимавшегося пашенным земледелием, стойловым животноводством и подошедшего вплотную к созданию мануфактурного производства, позволили ему внести немалый вклад в дело хозяйственного освоения природных богатств Сибири.

Одной из самых замечательных страниц истории освоения Сибири русским населением в XVII в. было создание им основ сибирского пашенного земледелия, превратившего позднее край в одну из основных житниц России. Русские, перевалив за Урал, постепенно знакомились с большими природными богатствами нового края: полноводными и рыбными реками, богатыми пушным зверем лесами, хорошими, пригодными для хлебопашества землями («дебрь плодовитая»). Вместе с тем они не нашли здесь привычных им возделанных полей. Указаниями на отсутствие хлеба, на испытываемый русскими пришельцами голод («едим траву и коренья») пестрят первые русские описания даже тех районов, где позднее заколосятся тучные нивы. 2

1 Для данного расчета используется максимальная цифра коренного населения, вычисленная Б. О. Долгих (Б. О. Долгих. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в., стр. 617). В исследовании В. М. Кабузана и С. М. Троицкого приводится значительно меньшая цифра (72 тыс. душ мужского пола - см. стр. 55, 183 данного тома).

2 Сибирские летописи, СПб., 1907, стр. 59, 60, 109, 110, 177, 178, 242.

Эти первые впечатления не были обманчивыми, несмотря на неоспоримые свидетельства наличия у части местного населения земледельческих навыков, сложившихся задолго до прихода русских. Дорусское земледелие Сибири может быть отмечено лишь для немногих мест преимущественно южной части Сибири (Минусинская котловина, речные долины Алтая, дауро-дючерское земледелие на Амуре). Некогда достигшее относительно высокого уровня, оно в силу ряда исторических причин испытало резкий упадок и фактически было разрушено задолго до прихода русских поселенцев. В других местах (нижнее течение Тавды, нижнее течение Томи, среднее течение Енисея, верхнее течение Лены) земледелие носило примитивный характер. Оно было мотыжным (за исключением земледелия тобольских татар), отличалось немногочисленным составом культур (кырлык, просо, ячмень и реже пшеница), очень малыми посевами и столь же ничтожными сборами. Поэтому земледелие повсеместно восполнялось собиранием дикорастущих съедобных растений (сарана, дикий лук, пион, кедровый орех). Но, восполненное собирательством, оно всегда было лишь вспомогательным занятием, уступая место ведущим отраслям хозяйства - скотоводству, рыболовству, охоте. Районы примитивного земледелия перемежались районами, население которых не знало земледелия совсем. Огромные массивы земли еще никогда не трогала ни кирка, ни мотыга. Естественно, что подобное земледелие не могло стать источником пищевых запасов для прибывшего русского населения. 3

Русскому земледельцу с его знанием сохи и бороны, трехпольного севооборота, применением удобрения пришлось, используя свои трудовые навыки, закладывать в этих местах по существу новое хлебопашество и развивать его в незнакомой географической среде, в окружении неизвестного неземледельческого населения, в условиях тяжелого классового гнета. Русскому крестьянину предстояло совершить героический, огромного исторического значения подвиг.

Размещение русского населения в Сибири в первое столетие определялось явлениями, мало связанными с интересами развития сельского хозяйства. Поиски драгоценной пушнины, бывшие одним из самых серьезных стимулов раннего продвижения русских в Сибирь, неизбежно вели в районы тайги, лесотундры и тундры. Стремление правительства закрепить за собою местное население как поставщика пушнины приводило к постройке городов и острогов в узловых пунктах его расселения. Этому же способствовали и гидро-географические условия. Наиболее удобный речной путь, связывавший Запад и Восток, шел по местам сближения печорской и камской речных систем с обской, а затем енисейской с ленской и пролегал в той же полосе заселения. Политическая обстановка на юге Сибири затрудняла движение в этом направлении. Таким образом, в начальный период русские появились в полосе либо совершенно недоступной для земледелия, либо малопригодной для него, и только в южной части своего расселения (лесостепь) нашли благоприятные условия. Именно в этих районах и создаются первые очаги сибирского земледелия. Первые упоминания о распашке относятся еще к XVI в. (пашни тюменских и верхотурских русских деревень по р. Туре). Придя в Сибирь с другими целями, русские обратились к земледелию в первые же годы своего продвижения на восток, так как продовольственный вопрос в Сибири сразу встал очень остро. Его пытались первоначально разрешить путем завоза хлеба из европейской Руси. Хлеб везли с собою правительственные отряды, торгово-промышленные люди, отдельные переселенцы. Но это не решало вопроса о питании постоянного русского населения Сибири. Не разрешили его и

3 В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири (XVII в.). М., 1956, стр. 34. 35.

ежегодные поставки хлеба в Сибирь. Обязанностью поставлять «сошные запасы» были обложены северорусские города с их уездами (Чердынь, Вымь-Яренская, Соль-Вычегодская, Устюг, Вятка и др.). Кроме того, дополнительно были организованы правительственные закупки хлеба в Европейской России. Подобная организация хлебоснабжения далекой окраины страдала крупным недостатком, так как поставка запасов в Сибирь обходилась необычайно дорого и занимала длительное время: провоз хлеба от Устюга до берегов Тихого океана длился 5 лет.4 При этом стоимость хлеба увеличивалась в десятки раз, а часть продовольствия по пути погибала. Стремление государства переложить эти расходы на плечи населения увеличивало феодальные повинности и вызывало сопротивление. Удовлетворить полностью спрос на хлеб подобная организация поставок не могла. Население постоянно жаловалось на нехватку хлеба и голод. Кроме того, правительство нуждалось в хлебе для обеспечения служилых людей, которым оно выдавало «хлебное жалованье».

Наказы сибирским воеводам в течение всего XVII в. наполнены указаниями о необходимости заведения государственной пашни. В то же время население распахивало землю по собственной инициативе. Этому способствовал и состав населения, прибывавшего в Сибирь. В значительной части это было трудовое крестьянство, бежавшее из центра от феодального гнета и мечтавшее о занятии привычным делом. Таким образом, в качестве начальных организаторов сибирского земледелия выступили феодальное государство, с одной стороны, и само население - с другой.

Государство стремилось завести в Сибири так называемую государеву десятинную пашню. Объявив всю сибирскую землю государевой, правительство предоставляло ее непосредственному производителю материальных благ для пользования на условии обработки за это государевой десятины. В наиболее чистом виде государева десятинная пашня выделялась особым полем, обрабатываемом государевыми крестьянами, которые получали за это землю для «собинной» пашни из расчета 4 десятины на 1 десятину казенной запашки. 5 Государево поле обрабатывалось крестьянами под непосредственным наблюдением приказчиков. В других случаях государева десятина непосредственно присоединялась к «собинным» участкам. И хотя при этом не было территориального разделения барщинного и крестьянского полей, приказчик наблюдал за обработкой только государевой десятины (обычно наиболее урожайной) и сбором с нее хлеба. Случаи обработки крестьянином только государева поля с получением «месячины» (продовольственного хлеба) в Сибири были немногочисленны. 6 Зато уже в XVII в. имели место случаи замены обработки государевой пашни (барщины) внесением хлебного оброка (натуральной рентой). Однако барщинный труд для сибирского крестьянина в течение всего XVII в. был господствующим.

Специфической особенностью Сибири явилось то обстоятельство, что феодальное государство в своем стремлении завести барщинное хозяйство столкнулось с отсутствием крестьянского населения. Использовать местное население в качестве феодально-обязанных хлебопашцев оно не смогло из-за отсутствия соответствующих производственных навыков у аборигенов. Отдельные попытки в этом направлении, предпринятые в начале XVII в. в Западной Сибири, не имели успеха и были быстро оставлены. С другой стороны, заинтересованное в получении пушнины государство стремилось сохранить охотничий характер хозяйства местного населения. Последнее должно было добывать пушнину, а производство хлеба ложилось на русских переселенцев. Но малочисленность русских стала основным препятствием в деле разрешения хлебных затруднений.

Вначале правительство пыталось преодолеть это затруднение путем насильственного переселения крестьян из Европейской России «по указу» и «по прибору», создавая тем самым одну из ранних групп сибирского крестьянства - «переведенцев». Так, в 1590 г. были направлены в Сибирь в качестве пашенных крестьян 30 семейств из Сольвычегодского уезда, в 1592 г. - крестьяне из Перми и Вятки, в 1600 г. - казанцы, лаишевцы и тетюшцы. 7 Мера эта оказалась недостаточно эффективной, а кроме того, она ослабляла платежеспособность старых уездов, обходилась дорого крестьянским мирам и вызывала поэтому протесты.

Другим источником получения рабочей силы на государеву пашню явилась ссылка. Сибирь уже в XVI в. служила местом ссылки на поселение. Часть ссыльных направлялась на пашню. Эта мера действовала в течение всего XVII и перешла в XVIII столетие. Количество ссылаемых бывало особенно значительным в периоды обострения классовой борьбы в центральной Руси. Но и этот способ обеспечения земледелия рабочей силой не дал ожидаемого эффекта. Ссыльные частично погибали во время невероятно тяжелого пути. Отметка «умерли в дороге» - нередкое явление в росписи ссыльных. Некоторые уходили в посады и гарнизоны, другая часть насильно посаженных на пашню людей, нередко не имевших достаточных навыков, сил и средств, «бродила меж двор» или бежала в поисках свободы и лучшей жизни дальше на восток, а иногда обратно на Русь.

Наиболее эффективным явилось привлечение на государеву пашню лиц, прибывших в Сибирь на свой страх и риск.

В некотором противоречии с общим строем феодального государства, прикреплявшего крестьянина к месту, правительство уже в XVI в. предлагало сибирской администрации призывать в Сибирь «охочих людей от отца сына и от брата брата и от сусед суседов». 8 Таким образом пытались одновременно и сохранить тягло на месте, и перебросить в Сибирь излишнюю рабочую силу. При этом район выселения ограничивался поморскими уездами, свободными от поместного землевладения. Затронуть интересы помещиков правительство не решалось. Правда, в то же время правительство несколько расширяет свою программу, предлагая призывать в пашенные крестьяне «из гулящих и всяких охочих вольных людей».9 В эту категорию лиц могли попадать и попадали выселенцы не из поморских уездов, а беглецы из районов помещичьего землевладения. Самовольное переселение в Сибирь тяглого и зависимого населения не могло не обратить на себя внимания правительства и землевладельцев. С начала XVII в. идут дела о сыске бежавших в Сибирь, возбуждаемых по челобитьям землевладельцев. Правительство вынуждено было принять ряд запретительных мер вплоть до сысков и возвращения беглецов.

В этом вопросе правительственная политика в течение всего XVII в. сохраняет двойственный характер. Закрепляя крестьян за помещиком и тяглом в центральных районах, правительство было заинтересовано и в прикреплении крестьян к развиваемому тяглу в Сибири. Вот почему, несмотря на ряд запретительных указов и громких сыскных дел, сибирская воеводская администрация смотрела сквозь пальцы на приход из Руси новопоселенцев. Считая их «вольными», «гулящими» людьми, она охотно верстала их в государевы пашенные крестьяне. Этот приток в Сибирь беглецов, уходивших от растущего в центре феодального гнета, пополнял сибирские деревни и определял характер их населения.

4 Там же, стр. 314.

5 Там же, стр. 417.

6 ЦГАДА, СП, кн. 2, л. 426; В. И. Ш у н к о в. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII-начале XVIII в. М., 1946, стр. 174, 175.

7 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири..., стр. 13, 14.

8 ЦГАДА, СП, кн. 2, лл. 96, 97.

9 Там же, ф, Верхотурского уездного суда, стлб. 42.

Общий итог переселения крестьян в Сибирь к концу XVII в. оказался довольно значительным. По окладной книге Сибири 1697 г. насчитывалось свыше 11 400 крестьянских дворов с населением более чем 27 тыс. человек мужского пола. 10

Уйдя с насиженных мест, при этом часто тайком, проделав огромный и тяжелый путь, большинство беглецов приходило в Сибирь «душой и телом» и было неспособно завести самостоятельно крестьянское хозяйство. Воеводская администрация, желая организовать государеву запашку, вынуждена была прийти им в какой-то мере на помощь. Эта помощь выражалась в выдаче подмоги и ссуды. Подмога являлась безвозвратной помощью, денежной или натуральной, для устройства крестьянином собственного хозяйства. Ссуда, также денежная или натуральная, имела ту же цель, но подлежала обязательному возврату. Поэтому при выдаче ссуды оформлялась заемная кабала.

Точные размеры подмоги и ссуды установить трудно; они варьировались в зависимости от времени и места. Чем острее была потребность в рабочих руках, тем выше были подмога и ссуда; чем больше был приток переселенцев, тем меньше была подмога и ссуда; иногда ссуды не выдавались совсем. В 30-е годы в Верхотурском уезде в подмогу («чем крестьянин мог дворцом поселитца, пашню распахать и всяким заводом завестися») давали по 10 руб. деньгами на человека и сверх того по 5 четей ржи, 1 чети ячменя, 4 чети овса и пуду соли. Иногда в этом же уезде выдавали в подмогу лошадей, коров, мелкий скот. На Лене в 40-е годы подмога достигала 20 и 30 руб. деньгами и по 1 лошади на человека." Выдававшаяся наряду с подмогой ссуда была обычно меньше, а иногда равнялась ей.

Наряду с подмогой и ссудой новопоселенцу предоставлялась льгота - освобождение от несения феодальных повинностей на тот или иной срок. Правительственные указания давали местной администрации широкую возможность менять размеры подмоги, ссуды и льготы: «... а ссуду им и подмогу и льготу давать смотря по тамошнему делу и по людям и по семьям с порукою и примеряся к прежним годам». Размеры, их, очевидно, ставились также в связь с размерами налагаемой на новопоселенца государевой десятинной пашни, а последняя зависела от величины и зажиточности семьи. В XVII в. наблюдается тенденция к постепенному уменьшению подмоги и ссуды со стремлением при благоприятных условиях обойтись совсем без них. Это отнюдь не говорит о больших размерах предоставляемой помощи в начале. Наличие многочисленных крестьянских челобитных о трудности возвращения ссуды, большое число дел о ее взыскании и факт значительного недобора приказными избами ссудных денег говорят скорее об обратном. Дело в том, что цены на крестьянский «завод» (рабочий скот, ральники и пр.) были очень высоки. Во всяком случае подмога и ссуда давали возможность пришлому люду приступить к организации сперва «собинного» хозяйства, а затем, по истечении льготных лет, и к обработке государева десятинного поля. 12

Так возникали в Сибири государевы деревни, населенные государевыми пашенными крестьянами.

Одновременно шло устройство крестьянских поселений другими путями. Известную роль в этом направлении сыграли сибирские монастыри.

10 Там же, СП, кн. 1354, лл. 218-406; В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 44, 70, 86, 109, 199, 201, 218.

11 П. Н Буцинский. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889, стр. 71.

12 ЦГАДА, СП, стлб. 344, ч. I, л. 187 и ел.; В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири.. ., стр. 22-29.

В течение XVII в. в Сибири возникло более трех десятков монастырей. Несмотря на то что они возникали в условиях весьма сдержанного отношения правительства к росту монастырского землевладения, все они получали земельные пожалования, земельные вклады частных лиц, кроме того, монастыря прикупали землю, а иногда просто ее захватывали. Самым значительным землевладельцем такого типа был тобольский Софийский дом, начавший получать земли уже с 1628 г. За ним следовали тридцать пять монастырей, возникших на всей территории Сибири от Верхотурья и Ирбитской слободы до Якутска и Албазина. В отличие от среднерусских монастырей они получали в свое владение земли незаселенные, «о с правом «призывать в крестьяне не с тягла и не с пашен и не крепостных людей». Пользуясь этим правом, они развернули деятельность по устройству на монастырские земли новопришлого населения на условиях аналогичных тем, которые практиковались при устройстве государевой десятинной пашни. Так же как и там, монастыри выдавали подмогу и ссуду и предоставляли льготу. Согласно порядным записям, новопришелец обязывался за это с монастырской земли «не сойти» и обрабатывать монастырскую пашню или вносить в монастырь оброк и выполнять другие монастырские «изделия». По существу дело шло о самопродаже людей в монастырскую «крепость». Таким образом, беглец из Руси и в Сибири на монастырских землях попадал в те же условия, от которых он ушел с прежних мест. Результаты деятельности сибирских монастырей по закабалению пришлого населения следует признать значительными. К началу XVIII в. за сибирскими монастырями числилось 1082 крестьянских двора. 13

Наряду с указанными двумя путями шло и самоустройство пришлого населения на землю. Часть переселенцев бродила по Сибири в поисках заработка, пробавляясь временными работами по найму. Какое-то количество людей прибывало в Сибирь для работы по добыче пушнины на промыслах, которые организовывали русские богатеи. Впоследствии мы находим их в числе государевых крестьян. Этот переход к хлебопашеству происходил либо путем официального поверстания в крестьяне и отвода воеводской администрацией участка земли для «собинной» пашни с определением размера повинностей (государева десятинная пашня или оброк), либо путем захвата земли и самовольной обработки ее. В последнем случае при очередной проверке такой хлебопашец все равно попадал в число государевых крестьян и начинал выплачивать соответствующую феодальную ренту.

Таким образом создавалось основное ядро сибирских земледельцев. Но крестьяне не были одиноки в своих земледельческих занятиях. Острая недостача хлеба в Сибири XVII в. побуждала и другие слои населения обращаться к хлебопашеству. Наряду с крестьянами землю пахали служилые и посадские люди.

Сибирский служилый человек в отличие от служилых Европейской России, как правило, не получал земельных дач. И это вполне объяснимо. Незаселенная и необрабатываемая земля не могла обеспечить служилому человеку существования и выполнения им службы. Поэтому здесь служилый человек верстался денежным и хлебным жалованьем. В зависимости от служебного положения он получал в среднем от 10 до 40 четей хлебных запасов на год. Примерно половина этого числа выдавалась овсом с расчетом на подкормку лошадей. Если считать средний состав семьи в 4 человека, то (при содержании в чети 4 пудов) на одного человека приходилось от 5 до 20 пудов ржи на год. Причем основная часть служилых людей - рядовые, получавшие наименьшие оклады, - получала на 1 едока по 5 пудов в год. Даже при аккуратной выдаче хлебного жалованья размеры ок-

13 В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 46, 47, 368-374.

лада плохо обеспечивали потребности семьи в хлебе. Практически же выдача хлебного жалованья производилась со значительными задержками и недодачами. Вот почему служилый человек в Сибири часто принимался пахать сам и вместо хлебного жалованья предпочитал получить земельный участок.

По Тобольскому разряду к 1700 г. 22% служилых людей служили не за оклад, а с пашни; в Томском уезде в это время пашню имело 40% служилых людей и т. д. 14 Естественно, что обращение служилых людей к земледелию сдерживалось и их основным занятием, и местом несения службы. Значительная часть отбывала службу в районах, непригодных для земледелия. По ведомости сибирских городов начала XVIII в. 20% всякого чина жалованных людей имели собственную запашку.

Занималось земледелием и посадское население, если места его сосредоточения находились в доступной для этого полосе. Так, даже в Тобольске, район которого в XVII в. считался малопригодным для земледелия, в 1624 г. 44.4% посадских людей имели пашню. В Томске к началу XVIII в. почти все посадское население занималось земледелием, а по Енисейскому району 30% посадских людей имели пашню. Посадские, как и служилые, поднимали пашню своими средствами. 15

Таким образом, значительная часть русского населения Сибири в XVII в. занималась земледелием, и это позволило уже тогда заложить в Сибири его прочные основы. Деятельность переселенцев проходила в суровых и новых для русского земледельца природных условиях и потребовала гигантского напряжения сил. Оттеснение русского населения в XVII в. в северные районы делало эти условия еще более трудными. Принесенные в Сибирь привычные представления сталкивались с суровой действительностью, и нередко пришелец в борьбе с природой терпел поражения. Сухие заметки воеводских и приказчичьих отписок или крестьянских челобитных, пестревшие указаниями на то, что «хлеб позяб», «была засуха», «от морозов и от камени хлеб озябает», «земля песок и трава не растет», «хлеб водою вымыло», 16 говорят о трагедиях, о жестоких ударах, наносимых природой еще неокрепшему, только что складывающемуся хозяйству. На этом трудном пути земледелец обнаружил большую настойчивость, сметливость и в конечном счете вышел победителем.

Первым шагом был выбор мест под пашню. С большой осмотрительностью русский хлебопашец определял почвенные, климатические и Другие условия. Силою воеводских изб, приказчиков и самих крестьян - людей к таким делам «злобычных» - выбирались земли «добрые», «хлеб чаять будет родитца». И наоборот, браковали земли непригодные, «хлебной пашни не чаять, земля де и среди лета вся не растаивает». 17 Выявленным пригодным землям делались описи, а иногда и чертежи. Уже в XVII в. закладывалось начало описания пригодных для земледелия территорий и делались первые попытки картографирования земледельческих угодий. 18

Если «досмотр» производился воеводской администрацией, то по ее инициативе организовывалась государева и «собинная» пашни. Сами же крестьяне, «досмотрев» добрую землю, обращались в воеводские избы с просьбой об отводе им выявленных пригодных участков.

14 Там же, стр. 50, 78.

15 Там же, стр. 51, 76, 131. (Данные о тобольском посадском земледелии предоставлены О. Н. Вилковым).

16 Там же, стр. 264; В. Н. Шерстобоев. Илимская пашня, т. I. Иркутск, 1949, стр. 338-341.

17 ЦГАДА, СП. стлб. 113, лл. 86-93.

18 Там же, кн. 1351, л. 68.

Помимо пригодности для земледелия, участок должен был обладать другим условием - быть свободным. Русские пришельцы попадали на территорию, на которой издавна обитало коренное население. После присоединения Сибири к России русское правительство, объявив всю землю государевой, признало за местным населением право на пользование этой землей. Заинтересованное в получении ясака, оно стремилось к сохранению хозяйства аборигенов и платежеспособности этого хозяйства. Поэтому правительство проводило политику сохранения за ясачными их земельных угодий. Русских людей предписывалось селить «на пустых местах, и у ясачных людей угодий не отнимать». При отводе земель обычно производились расследования, «порозжее ли то место и не ясачных ли людей». В большинстве случаев к участию в таком «обыске» привлекалось местное ясачное население - «тутошние люди». 19

В сибирских условиях это требование о сочетании земельных интересов русского и местного населения оказалось в целом осуществимым. Размещение на территории более 10 млн кв. км, помимо 236 тыс. человек местного населения, добавочно еще 11 400 крестьянских дворов не могло вызвать серьезных затруднений. Несомненно, что при слабой организованности землеустройства, а иногда и при полном отсутствии какой-либо организации его могли происходить столкновения интересов русского и коренного населения, как происходили они и среди самого русского населения. Однако эти столкновения не определяли общей картины. В основном землеустройство шло за счет свободных земель.

Такие земли подыскивались обычно вблизи рек, ручьев, чтобы «и... мельницы устроить можно», но и с условием, чтобы «водою не топило». 20 В силу того что сибирское земледелие развивалось в XVII в. в лесной или реже в лесостепной полосе, подыскивали свободные от лесных зарослей поляны (елани), чтобы освободиться или по крайней мере уменьшить необходимость трудоемкой расчистки леса под пашню. Небольшие по своему составу в XVII в. сибирские крестьянские семьи стремились избегать расчистки лесных участков, обращаясь к ней лишь в исключительных случаях.

После выбора участка наступал, быть может, наиболее тяжелый период его освоения. При первых шагах часто не было знания и не было уверенности не только в наиболее выгодных приемах земледелия, но и в самой его возможности. Широкое распространение получили пробные посевы «для опыта». Этим занимались и воеводская администрация, и крестьяне. Так, в Кетском уезде посеяли в 1640 г. «для опыту немного». Опыт оказался удачным, рожь выросла «добра». На этом основании пришли к выводу: «...пашне в Кетском остроге быть большой мошно» 21 . Заключение это было излишне оптимистическим. Большой пашни в Кетском уезде организовать так и не удалось, но возможность земледелия была доказана. Удачный опыт служил толчком к развертыванию земледелия в данной местности. Так, сын одного из таких «опытовщиков» рассказывал: «. . . отец мой, приехав из Илимска, в Нерчинской хлебной пахоте учинил опыт и хлеб сеял. . . И по тому опыту хлеб в Нерчинску родился, и на то смотря тутошние жители учали пашню разводить и хлеб сеять. . . А прежде того в Нерчинску хлеба не родилося и пахоты не было». 22 Иногда опыт давал и отрицательные результаты. Так, опытные посевы около Якутского острога в 40-х годах XVII в. привели к выводу, что «на весну долго дожжей не живет и рожь выдывает ветром»,

19 РИБ, т. II. СПб., 1875, док. № 47, ДАИ, т. VIII, № 51, IV; В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири.... стр. 64.

20 ЦГАДА, СП, стлб. 91, лл. 80, 81, стлб. 113, л. 386.

21 Там же, стлб. 113, л. 386.

22 Там же., кн. 1372. лл. 146-149.

а осенью бывают ранние заморозки и хлеб «мороз бьет». 23 Неудачный опыт, организованный воеводою, приводил к отказу от заведения государевой десятинной пашни в данном месте; неудачный опыт крестьянина Мог закончиться полным его разорением. Скупые записи - «... крестьяне те зяблые хлебы на собинных своих полях не жали, потому что ядра нисколько нет» - скрывали за собою катастрофическое положение крестьянского хозяйства на новом месте.

Таким же опытным путем решался вопрос о преимущественной пригодности для данной местности той или другой сельскохозяйственной культуры. Русский человек естественно стремился перенести в новые районы все знакомые ему культуры. В XVII в. на сибирских полях появились рожь озимая и яровая, овес, ячмень, пшеница, горох, гречиха, просо, конопля. Из овощных культур на огородах выращивали капусту, морковь, репу, лук, чеснок, огурцы. В это же время определялось и их размещение по территории Сибири и соотношение посевных площадей, занятых разными культурами. Это размещение сложилось не сразу. Оно явилось результатом осознанных и неосознанных поисков, которыми занималось русское население Сибири в течение всего рассматриваемого периода. При этом размещение не было окончательным. Последующее время внесло в него значительные коррективы. К концу XVII в. Сибирь стала преимущественно ржаной страной. На государевых полях в западных уездах сеяли рожь, овес и кое-где ячмень. Рожь стала ведущей культурой и в Енисейском, и в Илимском уездах, где наряду с ней в значительных количествах сеяли овес и в незначительных - ячмень. В Иркутском, Удинском и Нерчинском уездах рожь также заняла монопольное положение, а на Лене она сосуществовала с овсом и ячменем. На «собинных» же полях, кроме ржи, овса и ячменя, высевали и другие культуры. 24

Вместе с составом культур русский земледелец принес в Сибирь и приемы их возделывания. В центральных районах страны в это время господствовала паровая система земледелия в форме трехполья при сохранении в отдельных местах переложной и подсечной систем. Подсечная система в Сибири XVII в. не получила широкого распространения. Перелогом пользовались широко, «а выпашные худые земли сибирские пашенные люди мечют, а займуют под пашни себе новые земли, где хто обыщет». 25 При широком распространении перелог все же и для XVII в. не оказался единственной системой земледелия. Постепенное сокращение площади свободных еланных мест и трудности расчистки приводили к укорачиванию перелога и установлению паровой системы, первоначально в форме двуполья. На Илиме и Лене в таежно-горной полосе Восточной Сибири, как это хорошо показал В. Н. Шерстобоев, 26 устанавливается двуполье. Однако постепенно, как свидетельствуют жалобы, в результате того, что большая часть пашни выпахалась, вблизи слобод свободных «угодных» мест не оказалось, что и стимулировало переход к паровой системе в форме трехполья. Несомненно, в том же направлении действовала и хозяйственная традиция, занесенная с Руси. На государевых и монастырских полях Западной и Средней Сибири для XVII в. отмечается наличие трехполья иногда с унавоживанием земли. Оно может быть отмечено и для крестьянских полей. Вместе с тем господствующей системой земледелия трехполье не стало. Вот почему, очевидно, московский человек XVII в., наблюдая сибирское земледелие, констатировал, что в Сибири пашут «не против русского обычая». Однако же несомненно стремление использовать и в сибирских условиях этот обычай. 27

Наряду с полевым земледелием возникло приусадебное. В усадьбе «позади дворов» находились огороды, огородцы и коноплянники. Огороды упоминаются не только в деревнях, но и в городах.

Для возделывания земли пользовались сохой с железными сошниками. Для боронования употреблялась деревянная борона. Из другого сельскохозяйственного инвентаря постоянно упоминаются серпы, косы-горбуши, топоры. В значительной части этот инвентарь выдавался в порядке подмоги новопоряженным крестьянам или покупался ими на сибирских рынках, куда он поступал с Руси через Тобольск. Дальняя доставка делала этот инвентарь дорогим, на что постоянно жаловалось сибирское население: «... в Томском и в Енисейском, и в Кузнецком, и в Красноярском острогах одни сошники купят по 40 алтын, а косу в 20 алтын».28 Эти трудности разрешались по мере развития русского ремесла в Сибири.

Наличие рабочего скота было непременным условием существования крестьянского двора. Выдача подмоги и ссуды включала в себя выдачу средств на приобретение лошадей, если они не выдавались натурой. Обеспечение тягловой силой русского земледелия происходило довольно легко в тех районах, где оно могло опираться на коневодство местного населения. Покупали лошадей у местного населения или у южных кочевников, пригонявших скот на продажу. Сложнее обстояло дело в тех районах, где таких условий не было. В этих случаях скот перегонялся издалека и стоил дорого. В Енисейске, куда лошадей пригоняли из Томска или Красноярска, цена лошади доходила в 30-х и 40-х годах XVII в. до 20 и 30 руб. 29 С течением времени пашенная лошадь стала стоить столько же, сколько и в Европейской России, т. е. в том же Енисейске в конце века лошадь покупали уже по 2 руб. и дешевле. 30 Наряду с лошадьми упоминаются коровы и мелкий домашний скот. Трудно определить насыщенность скотом крестьянского двора в XVII в. Но уже в середине века однолошадные крестьяне считались крестьянами «молодшими», т. е. малоимущими. К «заводным», «прожиточным» относили крестьян, имевших не менее 4 лошадей. 31 Участки под покосы отводились или захватывались. Если пашня и покосы закреплялись, как правило, за крестьянским двором, то участки под выгоны обычно отводились деревне в целом. При наличии больших свободных земельных площадей пахотные поля и покосы огораживались, скот же пасся свободно.

Сибирские деревни были различны по своим размерам. В Верхотурско-Тобольском районе, где сосредоточивались основные массивы десятинных пашен и где крестьянские поселения возникли ранее, чем в других районах, уже в XVII в. существуют селения со значительным количеством дворов. Некоторые из них превращались в сельскохозяйственные центры (слободы). В них жили приказчики, наблюдавшие за работой крестьян на государевых полях, стояли государевы амбары для ссыпки хлеба. Вокруг них располагались тяготевшие к ним малодворные деревни. Количество таких деревень было велико, особенно в более восточных и позже заселяемых районах. В Енисейском уезде в конце 80-х годов XVII в. почти 30% всех деревень составляли однодворки, а в Илимском уезде в 1700 г. таковых было почти 40%. Дву- и трехдверные деревни составляли в Ени-

23 Там же, стлб. 274, лл. 188-191; В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 271-274.

24 В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 274, 282.

25 ЦГАДА, СП, стлб. 1873.

26 В. Н. Шерстобоев. Илимская пашня, т. I, стр. 307-309.

27 В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 289-294.

28 ЦГАДА, СП, стлб. 1673, л. 21 и сл.; В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 296.

29 ЦГАДА, СП, стлб. 112, л. 59.

30 Там же, кн. 103, л.375 и сл; л.407 и сл.

31 Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 298.

сейском уезде 37%, а в Илимском уезде - 39%. 32 И хотя в течение века наблюдается тенденция к разрастанию сибирской деревни, которая позднее проявится в появлении больших сел, осуществляется она медленно. Вырвать в лесистой и горнотаежной полосе у суровой природы крупные массивы пригодных земель было трудно. Поэтому и рассыпались по малым еланям однодверные и двудворные деревни. То же обстоятельство вызвало к жизни и так называемые «наезжие пашни». Вновь найденные удобные участки земли иногда находились вдали от крестьянского двора, куда для полевых работ лишь «наезжали». В течение века средние размеры обрабатываемой крестьянским двором земли обнаруживали тенденцию к падению: в начале века они достигали 5-7 десятин, а к его концу по разным уездам колебались от 1.5 до 3 десятин в поле. 33 Это падение нужно поставить в связь с тяжестью феодального гнета, легшего на плечи сибирского крестьянина. Успешно справлявшийся с суровой природой в годы льгот, подмог и ссуд, он отступал потом перед тяжестью обработки десятинной пашни и других повинностей.

Конкретные результаты земледельческого труда русского населения за XVII-начало XVIII в. сказались в ряде явлений.

Возделанные пашни появились почти на всем протяжении Сибири с запада на восток. Если в конце XVI в. русский крестьянин начал пахать на самом западе Сибири (западные притоки р. Оби), то в середине XVII в. и второй его половине русские пашни были на Лене и Амуре, а в начале XVIII в. - на Камчатке. За одно столетие русская соха пропахала борозду от Урала до Камчатки. Естественно, что эта борозда шла вдоль основного пути продвижения русских с запада на восток по знаменитой водной дороге, связавшей великие сибирские реки: Обь, Енисей, Лена, Амур (по Туре, Тоболу, Оби, Кети, Енисею с ответвлениями по Илиму на Лену и на юг к Амуру). Именно на этом пути сложились основные земледельческие очаги Сибири XVII в.

Наиболее значительным из них и старейшим был Верхотурско-Тобольский район, в котором осела основная масса земледельческого населения. В пределах 4 уездов этого района (Верхотурского, Тюменского, Туринского и Тобольского) в начале XVIII в. находилось 75% всех сибирских крестьян-дворохозяев, проживавших в 80 слободах и сотнях деревень. 34 В этом районе, быть может ранее, чем где-либо, мы наблюдаем отход крестьянского населения от основной транспортной линии в стремлении обосноваться в «угожих пашенных местах». К началу XVIII в. земледельческие поселения, тянувшиеся ранее по р. Туре (водной магистрали, связывавшей Верхотурье через Тобол с Тобольском), уходят к югу. Уже в первые десятилетия XVII в. начинают пахать по р. Нице, затем по рекам Пышме, Исети, Миасу. Деревни распространяются к югу по Тоболу, Вагаю, Ишиму. Это движение идет, несмотря на неустойчивое положение на южных границах. Набеги «воинских людей», угон скота, поджог хлеба не могут прекратить наступление пашни на юг и лишь заставляют земледельца присоединить к сохе и косе оружие. В этом ярко проявляется тенденция к превращению земледелия из явления, сопутствующего движению населения, в самостоятельный стимул миграции.

В конце века 5742 крестьянских двора возделывали в Верхотурско-Тобольском районе около 15 тыс. десятин в одном поле (из них более 12600 десятин «собинной» запашки и более 2300 десятин государевой десятинной пашни). Общая запашка по району (крестьянская, посадских и служилых людей) составляла около 27 000 десятин в одном поле.

32 Там же, стр. 103-105; В. Н. Шерстобоев. Илимская пашня, т. I, стр. 36.

33 В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 413-415.

34 Там же, стр. 36.

Очень трудно, хотя бы приблизительно, определить количество хлеба, поступавшего с этих десятин. Слабые знания об урожайности сибирских полей XVII в. (кстати сказать, очень колеблющейся) лишают нас возможности произвести точные расчеты. Можно лишь предположить, что валовой сбор по району превышал 300 тыс. четырехпудных четей. 35 Этого количества было достаточно, чтобы удовлетворить потребности в хлебе всего населения района и выделить излишки для снабжения других территорий. Не случайно проезжавший через этот район в конце века путешественник-иностранец отметил с удивлением и большое число жителей, и плодородные, хорошо обработанные почвы, и наличие большого количества хлеба. 36 А местный житель имел право сказать, что здесь «земля хлебородна, овощна и скотна». 37

Вторым по времени образования был Томско-Кузнецкий земледельческий район. Первые пашни появились сразу же вслед за основанием в 1604 г. города Томска. Район был расположен к югу от водной магистрали, шедшей по Оби и Кети на Енисей, поэтому основной поток населения шел мимо. Этим, очевидно, объясняется довольно скромный рост здесь земледельческого населения и запашки. Немногочисленные земледельческие поселения расположились вдоль р. Томи и отчасти Оби, не отступая далеко от г. Томска. Лишь небольшая группа селений образовалась в верхнем течении Томи, в районе г. Кузнецка. Всего в начале XVIII в. в районе (Томский и Кузнецкий уезды) насчитывалось 644 крестьянских семьи. Общая запашка достигала в это время 4600 десятин в одном поле, а общая величина хлебного сбора едва ли была более 51 тыс. четырехпудных четей. Тем не менее Томский уезд к концу XVII в. обходился уже своим хлебом; потребляющим уездом оставался Кузнецкий. Сдвиг земледелия к югу, к Кузнецку, здесь не означал стремления обработать плодородные земли, а лишь сопутствовал продвижению военно-служилого населения, не обеспечивая его хлебные запросы.

Значительно большими были успехи земледелия в Енисейском земледельческом районе. Расположенный на основной сибирской магистрали, он быстро превратился во второй по значению район хлебопашества. Основная масса поселений возникла по Енисею от Енисейска до Красноярска и по Верхней Тунгуске, Ангаре и Илиму. К началу XVIII в. здесь было 1918 крестьянских дворов с населением примерно в 5730 душ мужского пола. Общая крестьянская и посадская запашка по району составляла не менее 7500 десятин в одном поле. Валовой сбор хлеба был более 90 тыс. четырехпудных четей. 38 Это давало возможность прокормить население и выделить часть хлеба для отправки за пределы района. В бесхлебные или малохлебные уезды - Мангазейский, Якутский, Нерчинский - наряду с хлебом «верховых» сибирских городов (Верхотурье, Туринск, Тюмень, Тобольск) пошел и енисейский хлеб. Николай Спафарий писал в конце века: «Енисейская страна вельми хороша. . . И дал Бог изобилие всякое, хлеба много и дешев и иное всякое ж многолюдство». 39

В XVII в. было положено начало созданию двух самых восточных земледельческих районов Сибири: Ленского и Амурского. К 30-40-м годам XVII в. относятся первые попытки завести пашню в «соболином краю» - Ленском бассейне. Земледельческие селения расположились по Лене от верховьев (Бирюльская и Банзюрская слободы) и до Якутска; большая часть их находилась к югу от Киренского острога. Именно этот район стал хлебной базой огромного Якутского воеводства. Избранд Идес сообщал: «Окрестности. . . где река Лена. . . берет свое начало, и страна, орошаемая маленькой рекой Киренгой, изобилуют зерном. Вся Якутская провинция ежегодно им питается». 40 В этом утверждении есть и доля преувеличения. Несомненно, что хлеб с верховьев Лены поступал в Якутск и далее на север, но хлеб этот не удовлетворял запросов населения. В течение всего XVII в., как и позднее, хлеб в Якутское воеводство завозился из Енисейского и Верхотурско-Тобольского районов. Но значение создания Ленского земледельческого района отнюдь не определяется размерами пахотных площадей и величиной сбора хлеба. Пашенные поля появились в краю, до этого не знавшем земледелия даже в его первичных формах. Ни якутское, ни эвенкийское население не занималось земледелием. Русский человек впервые поднимал здесь землю и совершал переворот в деле использования природных богатств края. Через 40-50 лет после появления первых русских пашен в далекой Западной Сибири на р. Туре заколосились нивы на Лене. Русские сеяли не только в более благоприятных условиях верховьев Лены, но и в районе Якутска, и на среднем течении Амги. Здесь, как и в районе Заварухинской и Дубчесской слобод на Енисее, как на Оби в районе Нарыма, Тобольска, Пелыма, были заложены основы земледелия, севернее 60° северной широты.

На Амур русские земледельцы вышли после крушения дорусского дауро-дючерского земледелия. Здесь предстояло возродить хлебопашество. Уже в XVII в. были созданы его первые очаги. Движение земледелия здесь шло от Енисейска через Байкал, Забайкалье и на Амур. Пашни возникли около острогов на пути Иркутск - верховья Амура. Может быть, самым ярким моментом были успехи русского земледелия, связанные с Албазином. Возникнув не по правительственному указу, Албазин содействовал развитию русского земледелия в виде «собинных» запашек. За «собинными» пашнями последовала организация и государевых десятин. От Албазина земледелие продвигалось и далее на восток, достигнув района впадения Зеи в Амур. Земледельческие поселения отнюдь не ограничивались пашнями под стенами острогов. Небольшие «заимки», деревни и слободы были разбросаны вдоль рек иногда на очень далеком расстоянии от стен укрепленных мест. Таковы слободы Арунгинская, Удинская, Куенская и Амурская, а также деревни Панова, Андрюшкина, Игнашина, Озерная, Погадаева, Покровская, Ильинская, Шингалова по Амуру и др. Таким образом, во второй половине XVII в. было положено начало прочной традиции русского земледелия на Амуре, связывающей работу по освоению этой территории в XVII в. с амурским земледелием конца XIX и начала XX вв. Переселенческая волна докатывалась до этого удаленного района уже значительно ослабев, поэтому количественные результаты земледелия по сравнению с Верхотурско-Тобольским и Енисейским районами были невелики. Тем не менее мысли о том, что в данном районе «пашенных мест гораздо много», что места эти «подобны русским самым добрым землям», наполняют все описания района.

Стремлению освоить полнее и шире эти места, где земля «черносотыо в человеческий пояс», помимо удаленности от жизненных центров страны, мешала также сложность политической обстановки. От этой сложности страдал и русский земледелец, и коренной житель Амура. Пришлые воинские люди «у русских людей и у ясашных иноземцев ис кулем соболи вынимают и с лабазов мясо и сало говяжье и муку увозят, а их де русских людей и ясашных иноземцев побивают». Сопротивление малочисленного населения деревень и заимок пришлым воинским людям не могло быть значительным, хотя земледелец в своей привязанности к возделанной им пашне был упорен. Не раз после очередного нападения, когда «всех разорили без остатку, и домишки и крестьянский завод пограбили и всякое строение пожгли», когда люди «разбежались по лесам только душою и телом», 41 население вновь возвращалось к своим пожженным и потоптанным полям, вновь вспахивало землю и засевало в нее зерно. И все же эти события не могли не задержать земледельческого освоения района. Условия Нерчинского договора не уничтожили русского земледелия всего района в целом, и даже его наиболее восточной части (сохранилась Амурская слобода), все же они надолго задержали начавшийся в XVII в. процесс распашки земель. 42

Таким образом, русское земледелие в XVII в. захватило огромную территорию. Его северная граница шла севернее Пелыма (слобода Гаринская), пересекала Иртыш ниже впадения в него Тобола (Бронниковский погост), проходила через Обь в районе Нарыма и затем отступала на север, пересекая Енисей в месте впадения в него Подкаменной Тунгуски (Заварухинская деревня), выходила в верховья Нижней Тунгуски (Чечуйские деревни), шла вдоль Лены до Якутска и заканчивалась на р. Амге (Амгинские деревни). В первой половине XVIII в. эта северная граница русского земледелия ушла на Камчатку. Южная граница начиналась на среднем течении р. Миас (слобода Чумляцкая), пересекала Тобол южнее современного Кургана (слобода Утяцкая), через верховья Вагая (слобода Усть-Ламинская) выходила на Иртыш в районе г. Тары, пересекала Обь южнее Томи и уходила к верхнему течению Томи (Кузнецкие деревни). Енисей южная граница пересекала в районе Красноярска, а затем шла к верхнему течению р. Оки и Байкалу. За Байкалом она у Селенгинска пересекала Селенгу, шла на. Уду и затем на Амур до впадения в него Зеи.

И хотя в этих пределах сложилось лишь пять довольно разрозненных земледельческих очагов, внутри которых малодворные или однодверные деревни находились друг от друга на значительных расстояниях, основная задача хлебоснабжения была разрешена. Сибирь начала обходиться своим хлебом, отказавшись от завоза его из Европейской России. В 1685 г. с поморских городов была снята повинность поставлять в Сибирь сошные запасы. Оставалась лишь задача перераспределения хлеба внутри Сибири между производящими и потребляющими районами.

Сибирский хлеб становится предметом потребления и местного населения, правда в XVII в. еще в незначительных количествах. Это обстоятельство вместе с первыми еще единичными попытками обращения к земледелию по русскому обычаю свидетельствовало о начале крупных изменений, намечавшихся в жизни коренных народов Сибири под влиянием трудовой Деятельности русских поселенцев. Важно отметить, что обращение к земледельческой деятельности аборигенного населения шло по линии создания собственных хозяйств крестьянского типа. Привлечения коренных жителей к обработке полей в русских хозяйствах мы не наблюдаем. Земледельческих плантаций с подневольным трудом коренного населения Сибирь не знала. На государевых десятинных пашнях и крупных запашках сибирских монастырей в качестве подневольного работника выступал

35 Там же, стр. 45, 54, 56.

36 Relation du voyage de M-r I. Isbrand. . . par le Sieur Adam Brand. Ui. Ill, IV. Amsterdam, MDCXCIX.

37 PO ГПБ, Эрмитажное собр., № 237, л. 12.

38 3. Я. Бояршинова. Население Томского уезда в первой половине XV11 века. Тр. Томск, гос. унив., т. 112, сер. ист.-филолог., стр. 135; В. И. Ш у н к о в. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 73, 81, 86, 88, 109, 145, 152, 158.

39 Н Спафарий Путешествие чрез Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границ Китая русскаго посланника Николая Спафария в 1675 году. Зап. РГО, отд. этногр., т. X, вып. 1, СПб., 1882, стр. 186.

40 М. П. Алексеев. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей. XIII-XVII вв. 2-е изд., Иркутск, 1941, стр. 530.

41 ЦГАДА, СП, стлб. 974, ч. II, л. 129.

42 В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири, стр. 203-206.

тот же русский переселенец. Это его руками, его трудом и потом Сибирь превращалась в хлебородный край.

Наряду с занятием земледелием русское население вложило свой труд и в развитие искони существовавших в Сибири пушных и рыбных промыслов. Хронологически эти занятия по всей вероятности предшествовали земледельческим и восходили еще к тем временам, когда русские промышленники эпизодически появлялись на территории Сибири до присоединения ее к Русскому государству. После присоединения, когда феодальное государство само организовало изъятие из Сибири пушнины путем взимания ясака, а русское купечество получало пушнину путем ее скупки, развертывалась и непосредственная добыча пушнины и рыбы русским населением. В земледельческих районах эта деятельность являлась подсобной. В северных районах, в полосе тайги, лесотундры и тундры, создавались специальные предприятия по добыче пушнины. Развитие русских промыслов стало делом частной инициативы различных слоев населения, так как феодальное государство заняло сдержанную позицию в этом вопросе из-за боязни ослабить налогоспособность местного охотничьего населения.

Действительные богатства и легендарные рассказы об изобилии сибирских лесов пушным зверем высокого качества («шерсть живого соболя по земли ся волочит») влекли промысловое население уже «опромышленного» в значительной степени европейского севера в новые районы. Первоначально таким районом была вся лесная Сибирь. Затем в связи с оседанием русского населения в доступной для земледелия полосе в этих частях количество пушного зверя уменьшилось. Развертывание земледельческих поселений и пушные промыслы уживались плохо, так как «от стука и от огня и от дыма всякий зверь выбегает». Поэтому с течением времени промысловое население уходило в северную неземледельческую полосу. В первой половине XVII в. промысловики ежегодно сотнями шли в район низовьев Оби и Енисея, позднее они стали уходить в низовья Лены и далее на восток. Часть их на долгие годы задерживалась в этих районах, часть оставалась в Сибири навсегда, иногда продолжая занятия промыслами, иногда меняя их на другие работы. Это население оседало обычно временно в северных сибирских острогах, превращая их периодически в достаточно многолюдные промысловые центры. Наиболее ярким примером была «златокипящая» Мангазея, в которой в середине XVII в. скапливалось не по одной тысяче русских людей: «... в Мангазее торговых и промышленных людей бывало много, человек по 1000 и по две и больше». 43 Большое количество промысловиков проходило также через Якутск. Так, в 1642 г. якутская таможенная изба отпустила на соболиные промыслы 839 человек. В. А. Александров 44 насчитывает в 30-40-х годах XVII в. в одном мангазейском уезде до 700 человек взрослого мужского постоянного населения, занимавшегося преимущественно промыслами.

Промысловое население шло в Сибирь из Поморья, с которым эти районы связывал древний водный путь из Руси в Зауралье, известный под названием печорского, или чрезкаменного, пути: из Устюга на Печору, с Печоры на Обь и затем по Обской и Тазовской губе на Таз и далее на восток. Оно приносило с собой свои промысловые навыки. Охота на соболя шла «русским обычаем» - при помощи кулём (ловушек) или собак и сетей (обметов). Коренное же население охотилось при помощи лука. Об этом говорит В. Д. Поярков, описывая охоту коренного населения Амура: «. . . добывают. . . де те собаки так же как и иные Сибирские и

43 С. В. Бахрушин. Мангазейская мирская община в XVII в. Научные труды, т. III, ч. 1, М., 1955, стр. 298.

44 В. А. Александров. Русское население Сибири XVII-начала XVIII в. М., 1946. стр. 218.

Ленские иноземцы, стреляют из луков, а иного промыслу, как промышляют Русские люди, с обметы и с кулемником, соболей не добывают». 45 Наиболее производительной считалась охота кулёмами.

Еще С. В. Бахрушин отметил, что по социальному составу приезжее и Сибирь промысловое население делилось на 2 группы. 46 Главная его масса формировалась из промысловиков, над которыми стояли немногочисленные, но экономически более сильные торговые люди. Те и другие шли в Сибирь по собственной инициативе в надежде найти удачу в промысле, первые - путем личного труда, вторые - путем вложения капитала Б промысловые предприятия. Некоторые предпочли заниматься промыслом на свой страх и риск в одиночку. Несмотря на всю рискованность подобного способа, кое-кто находил удачу и надолго оставался промысловиком-одиночкой. К таковым, очевидно, нужно отнести русского человека П. Коптякова, промышлявшего на Лозьве-реке, обзаведшегося собственными «путиками» и в конце концов поверставшегося в ясачные люди. Немногочисленная количественно категория русских ясачных людей, отмеченная документами XVII в., очевидно и образовывалась из таких промысловиков-одиночек.

Чаше промыслы организовывались на артельных началах. Несколько промысловиков объединялись («складывались») в одну артель на общих началах с последующим дележом добычи. С. В. Бахрушин подробно описал промысловые предприятия, организуемые капиталистами русскими торговыми людьми, вкладывавшими в них значительные средства и нанимавшими необеспеченных рядовых промысловиков. Предприниматель снабжал наемного человека (покрученика) продовольствием, одеждой и обувью, охотничьим снаряжением («промышленным заводом»), средствами передвижения. Взамен покрученик, «покрутившийся» на определенный срок, обязан был отдать предпринимателю большую часть добычи (обычно 2/з), выполнять все необходимые работы. На время покруты покрученик становился подневольным человеком. Он не имел права покинуть хозяина до истечения срока покруты и был обязан выполнять все поручения хозяина или его приказчика - что «де хозяева велят делать и он де их слушает». По показаниям самих покручеников, «их де дело невольное». 47 Ватаги покручеников в зависимости от средств предпринимателя были довольно значительны. Известны ватаги в 15, 20, 30 и 40 человек.

К сожалению, по состоянию источников выяснить общее количество промысловиков, действовавших в Сибири на тот или иной год XVII в., не удается. Во всяком случае численность промысловиков была значительно меньше численности других категорий русского населения, в первую очередь служилых людей, крестьян и посадских. Преобладание количества промысловиков над количеством служилых людей, отмеченное для Мангазеи, было явлением исключительным и не отражало общего положения в Сибири в целом.

В. А. Александров на основе тщательных сопоставлений приходит к обоснованному выводу, что ясачный сбор в годы расцвета пушного промысла во много раз уступал обшей добыче русских промысловиков. По его данным, по Мангазейскому уезду в 1640-1641 гг. промысловиками было явлено 1028 сороков соболей, в казну же поступало 282 сорока. Причем из последних только 119 сороков поступили от ясака, а 163 сорока - в качестве десятинной пошлины, взятой с промысловиков в порядке промыс-

45 ДАИ, т. III, № 12, стр. 50-57; ЦГАДА, ф. Якутской приказной избы, стлб. 43, лл. 355-362.

46 С. В. Бахрушин. Мангазейская мирская община в XVII в., стр. 300.

47 С. В. Бахрушин. Покрута на соболиных промыслах XVII в. Научные труды, т. III, ч. 1, М., 1955, стр. 198-212.

левого налога и обложения продажи мехов. Таким образом, в эти годы ясак составил не более 10% всего вывоза мехов из уезда. Аналогичные цифры приведены по 1641 -1642, 1639-1640 и другим годам. Положение несколько изменилось во второй половине века в связи с упадком промыслов. 48

Основными организаторами промысловых предприятий были крупнейшие русские купцы - гости, члены гостиной сотни. На основе этих предприятий вырастали крупнейшие для XVII в. капиталы (Ревякиных, Босых, Федотовых, Гусельниковых и др.). Владельцы этих капиталов оставались в Европейской России. В самой Сибири задерживался мелкий промысловый люд. Даже в удачные годы основная часть добычи шла в руки организаторов промыслов, отдельным же покрученикам попадала лишь незначительная часть. В «плохие» же годы, в годы промысловых неудач, покрученик, не имевший запасов и работавший из небольшой доли, попадал в тяжелое, иногда трагическое положение. Не имея возможности ни вернуться обратно в Европейскую Россию, ни перебиться до организации новой ватаги, он бродил «меж двор» и жил «по наймам» на сезонных сельскохозяйственных работах, попадая в конце концов в разряды сибирских крестьян или посадских и служилых людей.

Другим следствием деятельности русских промысловых предпринимателей было резкое «опромышление» одного промыслового района за другим. Уже в первой половине XVII в. соболь начал исчезать в Западной Сибири, к 70-м годам отмечается резкое падение соболиных промыслов на Енисее, позднее то же явление наблюдается на Лене. Резкое падение запасов соболя приняло столь угрожающий характер, что правительство уже в XVII в. начало принимать меры по ограничению охоты на него. В 1684 г. был издан указ о запрещении охоты на соболя в уездах Енисейского разряда и Якутии. В Сибири ярко проявлялась картина, типичная и для ряда других стран. Накопление капитала в одном месте приводило к истощению природных богатств в другом, за счет хищнической эксплуатации богатств которого шло это накопление. Следует лишь отметить, что в пушном промысле, как и в земледелии, эксплуатируемым непосредственным охотником был не коренной житель, а все тот же русский пришелец - покрученик. Впрочем, охотничье хозяйство коренного населения этих мест безусловно страдало от уменьшения запасов соболя. Положение смягчилось тем обстоятельством, что другие виды пушного зверя, менее ценные с точки зрения русского человека и запросов европейского рынка, не подвергались истреблению. Соотношение территории промысловых угодий и величины промыслового населения (коренного и русского) было все еще таким, что обеспечивало добычей и тех, и других. В этом, очевидно, нужно видеть причину того, что и в районе промысловой деятельности русского населения, и в районах земледельческих очагов наблюдается, как правило, рост численности коренного населения, за исключением колебаний, вызываемых чрезвычайными явлениями (эпидемии, миграции и т. д.). В этом отношении интересны подсчеты Б. О. Долгих, в частности, по Мангазейскому уезду. 49

Несколько иной характер имел рыбный промысел. Протяженность больших и малых сибирских рек грандиозна. Богатство этих рек рыбой было отмечено русским человеком при первом же знакомстве с Сибирью. Рыбный промысел существовал и раньше, являясь для части коренного населения основной отраслью хозяйства. Широко был распространен он и на непосредственных подступах к Сибири. В начале северного печорского

48 В. А. Александров. Русское население Сибири XVII-начала XVIII в., стр. 217-241.

49 Б. О. Долгих. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в., стр. 119-182.

пути находились «рыбные ловища». Здесь запасались сушеною и соленою рыбой ватаги, шедшие за Урал. Жители европейского севера, занимавшиеся рыболовством и у себя на родине, шли этими местами и несли с собою не только рыбные запасы, но и трудовые навыки. Бесхлебье Сибири в первые годы ее освоения, наличие и позднее громадных бесхлебных районов делали рыбу важным продуктом питания. Рыбный промысел развивался на всей территории Сибири, но особенно в бесхлебных районах. Наличие тонь, езовищ и заколов отмечается повсеместно. Ими владели крестьяне, посадские и служилые люди, монастыри. Правда, они редко встречаются в актах, оформляющих право владения. Иногда они подразумеваются под другими терминами. Так, в дарственных сибирским монастырям упоминаются озера, речки, угодья - несомненные места рыбной ловли. Изредка имеются и прямые указания. Например, в делопроизводстве Верхотурской приказной избы за период с 1668 по 1701 г. отмечен ряд земельных сделок, охвативших 31 объект. Среди них наряду с пахотными землями, сенными покосами, зверовыми угодьями упоминаются и рыбные ловли. Малочисленность подобных упоминаний свидетельствует, очевидно, о том, что закрепление за отдельными лицами рыболовных мест в XVII в. не получило распространения. По всей вероятности, закреплялись за отдельными лицами или деревнями те рыболовные места, где вкладывался человеческий труд (езовища, закол).

Рыбу ловили «про свой обиход» и на продажу. В первом случае всегда, а часто и во втором случае рыболовство для русского человека было дополнительным занятием. Иногда же, в силу специфических условий, оно становилось основным или единственным средством существования. Это происходило при большом спросе на рыбу. Скопление значительного количества промышленных людей, отправляющихся на промыслы, резко повышало спрос на сушеную и соленую рыбу, являвшуюся важным источником питания самих промышленников и единственным кормом для их собак. По этой причине шла крупная добыча рыбы у Тобольска, в низовьях Енисея, на среднем течении Енисея и в других местах. По данным В. А. Александрова, в 1631 г. в Мангазейской таможне было явлено 3200 пудов соленой рыбы и 871 беремя юколы, в том же году в Туруханском зимовье было зарегистрировано более 5000 пудов рыбы и 1106 беременей юколы. Промыслом занимались крестьяне, посадские и промышленные люди. Какая-то часть промышленных людей устойчиво из года в год летовала на рыбных промыслах. 50

Организация рыбного промысла напоминала организацию охотничьего, с той, однако, разницей, что в рыбном промысле одиночки были более частым явлением. Иногда рыболовы объединялись в небольшие группы на паях, приобретая в складчину карбас и невод. Источники отмечают и значительные рыболовные экспедиции, организуемые капиталистыми людьми, нанимавшими покручеников. Как и на соболиных промыслах, покрута на рыбных превращала нанявшегося в зависимого человека, обязанного своего хозяина «ни в чем не ослушаться».

Орудиями лова были невода («седла неводные», «бредни»), иногда очень больших размеров - до 100 и более саженей, мережи и пущальницы. Упоминание о существовании особых пущальниц местного происхождения свидетельствует, что обычно орудия лова делались «по русскому обычаю».

Таким образом, развитие русского рыбного промысла дало серьезную Добавочную продовольственную базу, имеющую особо важное значение в северных бесхлебных районах. В отличие от пушного промысла рыбный

50 В. А. Александров. Русское население Сибири XVII-начала XVIII в., стр. 222.

промысел не привел в XVII в. к оскудению рыбных запасов. Жалоб на исчезновение рыбы до нас не дошло. Русский рыбный промысел не создавал угрозы давнему рыболовству местного населения. Как и охотничий, он внес в Сибирь некоторые элементы нового, не известные ранее коренному населению. Основной рабочей силой в нем был также подневольный русский человек.