Десятилетие 1954-1964 гг. вошло в нашу историю как время «оттепели». Она началась еще в 1953 г., вскоре после смерти И. В. Сталина. «Эпоха зрелищ кончилась, идет эпоха хлеба...». Эти строки поэта Б. Слуцкого верно отражали настроения в о б т ществе. Народ давно ждал перемен к лучшему. Все послевоенные годы Советский Союз жил в постоянном перенапряжении. Советская экономика задыхалась под бременем военных расходов, гонки вооружений с Западом. Промышленность и сельское хозяйство требовали технического перевооружения. Люди остро нуждались в жилье, полноценном питании. В тяжелом положении находились узники сталинских лагерей (ГУЛАГ), которых к началу 50-х гг. насчитывалось в общей сложности около 5,5 млн. человек (см. Советское общество в 1945-1953 гг.). Крайности сталинского режима: репрессии, беззаконие, обожествление личности «вождя» - были настолько очевидны для ближайшего окружения Сталина, что без их преодоления пути вперед не было. Лишь три человека из властной элиты - Г. М. Маленков, Л. П. Берия и Н. С. Хрущев могли реально претендовать на то, чтобы возглавить Советское государство после смерти «отца народов». Каждый из них осознавал невозможность сохранения тоталитарной системы (см. Тоталитарный режим в СССР). Для сталинских наследников непреложной истиной была необходимость продолжить курс на построение коммунистического общества, на укрепление военной и индустриальной мощи страны, на поддержку коммунистических режимов в других странах. Поэтому никто из претендентов на власть не был готов к серьезной «ревизии» коммунистической идеи. В жесткой закулисной борьбе за власть победил Хрущев. Летом 1953 г. «лубянский маршал» Берия был арестован по обвинению в заговоре с целью захвата власти и в декабре того же года расстрелян вместе с шестью ближайшими сотрудниками. Устранение Берия положило конец массовому террору в стране. Из тюрем и лагерей стали возвращаться политические заключенные. Их рассказы, а также слухи о забастовках и восстаниях узников ГУЛАГа оказали сильное воздействие на общество. Нараставшее «снизу» давление способствовало развертыванию критики сталинского режима и самого Сталина. У экс первая робкая критика «культа личности Сталина» разбудила советское общество, породила надежды на изменение жизни к лучшему. В руководство страны пошел мощный поток писем, предложений, просьб.
Н. С. Хрущев стал инициатором многочисленных, порой плохо продуманных и непоследовательных реформ по демократизации и либерализации советского общества. Первые преобразования начались уже в 1953 г. с ликвидации советского «крепостного права» в деревне. Колхозам и совхозам была дана относительная самостоятельность. С личных хозяйств были «списаны» все долги, накопившиеся с военных лет, вдвое уменьшен сельхозналог, снижены нормы обязательных натуральных поставок, введенные при Сталине и державшие деревню в полуголодном состоянии. Даже эти частичные меры позволили обеспечить рост сельскохозяйственного производства. К 1958 г. его валовая продукция выросла вдвое, сельское хозяйство впервые стало рентабельным.
В 1956 г. была ликвидирована система принудительного труда, закреплявшая людей на их рабочих местах, отменены суровые наказания на предприятиях, жители деревни обрели гражданские права, профсоюзы - право контроля за увольнением работников, нормами выработки, тарифными ставками.
В это время позиция Хрущева в руководстве настолько укрепилась, что он мог сделать новый шаг. На XX съезде КПСС, состоявшемся в феврале 1956 г., на закрытом заседании Хрущев заявил о личной причастности Сталина к массовым репрессиям, жестоким пыткам заключенных, о гибели по вине «вождя» выдающихся полководцев. На него докладчик возложил вину за развал сельского хозяйства, за поражение Красной Армии на начальном этапе Великой Отечественной войны, за грубые просчеты и извращения в национальной политике. «Секретный» доклад на XX съезде, приведший в шок большинство его делегатов, не стал достоянием широкой общественности и был опубликован в печати лишь в 1989 г.
Осуждая преступления Сталина, Хрущев не затронул природы советской тоталитарной системы. Он не был готов к демократизации общественных институтов, к тому, чтобы включить в борьбу за реформы либерально настроенные слои интеллигенции - писателей, публицистов, ученых, чьими усилиями в начале 50-х гг. создавались идейные предпосылки «оттепели». По этой причине хрущевская «оттепель» так и не стала настоящей весной. Частые «заморозки» после XX съезда отбрасывали общество назад. В начале 1957 г. более 100 человек были привлечены к уголовной ответственности за «клевету на советскую действительность». От 6 до 10 лет заключения получили члены группы аспиранта МГУ Л. Краснопевцева. Они выпустили листовку, в которой содержались призыв к борьбе со сталинской системой угнетения, требование суда над всеми сообщниками Сталина. Противоречивыми были и действия Хрущева в экономическом и внешнеполитическом курсах. Жестокое подавление восстания венгерского народа в 1956 г. оказало огромное воздействие на судьбу реформ, положило предел дальнейшей либерализации. Тем не менее XX съезд ускорил развитие многих новых процессов в экономике, политике, духовной жизни. Прежде всего ускорилась реабилитация узников ГУЛАГа. Чрезвычайные комиссии с широкими полномочиями непосредственно в местах заключений и ссылок решали многие вопросы, началось массовое освобождение заключенных. Была восстановлена национальная автономия 5 народов, несправедливо депортированных в Среднюю Азию и Казахстан. В феврале 1957 г. Верховный Совет РСФСР восстановил Чечено-Ингушскую АССР в составе России, образовал Калмыцкую автономную область (с 1958 г. - автономная республика). Кабардинская АССР была преобразована в Кабардино-Балкарскую АССР, а Черкесская автономная область - в Карачаево-Черкесскую. Крымские татары, турки-месхетины, немцы реабилитированы не были. Тем не менее практически ликвидировалась вся система политических репрессий.
С середины 50-х гг. более демократичным стало руководство культурой. Читатель наконец получил доступ к произведениям, незаслуженно забытым или ранее неизвестным. Публиковались запрещенные стихи С. Есенина, А. Ахматовой, М. Цветаевой, рассказы М. Зощенко. Начали выходить 28 журналов, 7 альманахов, 4 литературно-художественные газеты. Историкам стало легче изучать прошлое. Важное значение имели постановления ЦК КПСС от 28 мая 1958 г. «Об исправлении ошибок в оценке опер «Великая дружба», «Богдан Хмельницкий», «От всего сердца». Впервые КПСС пыталась публично признать свои ошибочные решения по вопросам искусства. Публикация в журнале «Новый мир» повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» открыла запретную для советской литературы тему сталинских лагерей, массового террора. Вместе с тем Б. Пастернака несправедливо исключили из Союза писателей СССР за напечатание за рубежом романа «Доктор Живаго» (запретили ему выехать в Швецию за получением Нобелевской премии в области литературы). «Дело» Пастернака четко определило границы «оттепели» в духовной жизни. Попытки партийного руководства в начале 60-х гг. вернуться к жесткой регламентации художественного процесса оттолкнули от реформаторов творческую интеллигенцию.
Во второй половине 50-х - начале 60-х гг. руководство страны, достигнув определенных успехов в десталинизации общества, приступило к новой серии реформ в хозяйственной и культурной сферах. Н. С. Хрущев хотел добиться реальных результатов в повышении материального уровня жизни народа. Для этого необходимо было реорганизовать и децентрализовать управление экономикой. В мае 1957 г. Хрущев, ликвидировав отраслевые министерства, создал совнархозы. Теперь многие экономические проблемы решались на местах, влияние бюрократии ослабло. Но реформа не изменила самих принципов управления и планирования, а лишь заменила отраслевую организацию территориальной. Качественные показатели выпускаемой промышленностью продукции падали, система управления стала еще более сложной и ненадежной. Реформа потерпела крах. Не были доведены до конца реформы в сельском хозяйстве, народном образовании. Но социальные последствия даже таких половинчатых преобразований оказались значительно шире, чем предполагало руководство страны. Либерализация духовной жизни породила свободомыслие, появление инакомыслящих, самиздата. Расширение местной инициативы лишало власти и привилегий столичную номенклатуру(см. Чиновничество). Нарастание экономических трудностей поставило руководство страны перед выбором: либо коренные изменения основ существующего строя, либо очередные административные реорганизации. В конечном счете был выбран третий путь - в октябре 1964 г. Н. С. Хрущев был смещен со своих постов. Эпоха «оттепели» закончилась.
Конфликт интересов внутри правящей элиты в постсталинский период проходил по трем линиям. Н.С. Хрущев не являлся политиком цезарианского типа. Он не агрегировал интересы, а действовал в логике конфликта. Победа Н.С. Хрущева была победой стоящих за ним элитаристских групп. Первый разлом – между партийной и государственной вертикалями власти. Преклонявшийся перед сталинским гением В.М. Молотов считал главной ошибкой И.В. Сталина то, что тот не подготовил преемника. Очевидного номинанта на эту роль не существовало. После смерти вождя началась жесточайшая борьба в его бывшем ближайшем окружении за «сталинское наследство». Н.С. Хрущев включился в эту борьбу в череде многих. При этом его шансы на успех, если исходить из оценки политического веса вероятных конкурентов, были минимальны. Занимаемые им на момент смерти И.В. Сталина посты первого секретаря Московского областного комитета партии и одного из десяти секретарей ЦК КПСС не давали серьезных оснований для претензий на власть. В иерархических перечнях лидеров советского государства по случаю официальных приемов на начало 1953 г. фамилии Н.С. Хрущева отводилась только восьмая строчка. Летом 1953 г. – уже пятая, но все же не первая. Утверждение Н.С. Хрущева в качестве первого секретаря, безусловно, повышало его статус, но не означало первенства в советском политическом истэблишменте.
Важнейшие постановления подписывались сначала председателем Совета
Министров – Г.М. Маленковым, а только затем первым секретарем ЦК КПСС
Н.С. Хрущевым. Такой же порядок подписей существовал и в сталинские
годы. Власть правительства считалась, таким образом, выше власти
Центрального Комитета. Характерно, что после устранения в 1955 г. Г.М.
Маленкова очередность подписей изменилась, обозначив переход верховных
властных полномочий в руки партии. За кулисами советского режима велась
острая борьба между государственной и партийной властными вертикалями. В
сталинский период в условиях чисток «ленинской гвардии» центр тяжести
был перенесен в сторону государства. Занятие И.В. Сталиным с мая 1941 г.
поста председателя Совмина окончательно оформило произошедшую
трансформацию. Партийный съезд не созывался беспрецедентно длительный
период с 1939 по 1952 гг.
Количество членов и кандидатов в члены партии сократилось за вторую половину 1930-х гг. вдвое. Для сравнения за хрущевское десятилетие количество членов КПСС возросло сразу на 69%.
Тезис Л.П. Берии в ответ на предложение о разграничении функций высших государственных и партийных органов – «Пусть Совмин все решает, а ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой» - означал для Н.С. Хрущева закрепление на второстепенных ролях. Шансы на личный успех появлялись у него при возвращении верховной власти в стране в руки партии. Его основные реформы и политические шаги диктовались именно этой стратегией – максимального ослабления структур государства и максимального усиления структур партии. Этим объясняется, в частности, абсурдная с точки зрения управленческой логики политика ликвидации министерств. В ходе создания совнархозов было, как известно, ликвидировано 141 союзное, союзно-республиканское и республиканское министерство. Разделение Н.С. Хрущевым партийных организаций на промышленные и сельскохозяйственные также исходило из идеи руководства партией экономикой. Разоблачение «культа личности» также вписывается в план хрущевских властных устремлений. Пафос осуждения сталинизма соединялся с продвижением идеи о негативных последствиях утраты партийного контроля. Резонансное разоблачение нужно было также для демонстрации Н.С. Хрущевым своего лидерства, захвата идеологической инициативы. В действительности, процесс реабилитации был запущен не Н.С. Хрущевым, а Л.П. Берией. К XX съезду было реабилитировано уже 80 % политзаключенных. Мотивы заботы о судьбе осужденных (если такие вообще были) имели, таким образом, для Н.С. Хрущева второстепенное значение. Второй разлом – между правым и левым идеологическими уклонами.
Проводимая в сталинские годы борьба с «правым» и «левым уклоном» отнюдь не являлась войной со сфабрикованными конспирологическими фантомами. Внутри партии действительно сформировались группы, выдвигавшие альтернативные подходы к дальнейшеу развитию страны. Победа над левой оппозицией в лице Л.Д. Троцкого и правой – в лице Н.И. Бухарина не означала полного искоренения связываемых с ними концептов. Под их влиянием оказался определенный круг лиц в ближайшем сталинском окружении. После смерти И.В. Сталина левая и правая альтернативы вновь заявили о себе. Бухаринское направление («правый уклон») было представлено Г.М. Маленковым. Маленковская программа, предполагавшая возрождение нэповских принципов управления экономикой, была ориентирована на преимущественное развитие легкой промышленности и сферы обслуживания населения. Не случайно она была заклеймена Н.С. Хрущевым как «отрыжка правого уклона». Хрущевская модель развития основывалась на троцкистских (если называть вещи своими именами) идеологических принципах. Сам Н.С. Хрущев выступал одно время в начале своей партийной карьеры как убежденный и активный троцкист. Троцкистское прошлое ставилось ему в вину Л.М. Кагановичем во время заговора антипартийной группы в 1957 г. Н.С. Хрущев говорил, что это было ошибкой молодости (если тридцатилетний возраст можно считать молодостью). Но, по-видимому, он по своим воззрениям так и остался в рамках троцкистской идеологической парадигмы.
Все реформаторские шаги Н.С. Хрущева целиком вписываются в схему хрестоматийного троцкизма. Еще при жизни И.В. Сталина он выступает с программой создания агрогородов, за что подвергся сталинской отповеди. Наступление на приусадебные хозяйства, ликвидация частной промысловой кооперации, укрупнение колхозов и ликвидация «неперспективных» малонаселенных деревень, возрождение воинствующего безбожия, «дебюрократизация», осуществляемая путем демонтажа государственно-управленческих структур, дерусификация в национальных республиках, леворадикальная риторика во внешнеполитических апелляциях – все эти составляющие хрущевской политики были как будто списаны с заветов Л.Д. Троцкого. Характерен в этом отношении вывод, сделанный видным биографом Л.Д. Троцкого Исааком Дойчером, который в 1963 г. констатировал: «Эпигоны Сталина начали ликвидацию сталинизма и тем самым выполнили… часть политического завещания Троцкого». Третий разлом – между русофильской и национал-сепаратистской группировками. Латентный конфликт возник по линии противопоставления русско ориентированной и автохтонной элитаристскими группировками в союзных и автономных республиках. Первая была связана с центростремительными устремлениями, вторая с плохо скрываемым этническим сепаратизмом. При И.В. Сталине, начиная с середины 1930-х гг., возобладал идеологический крен, связанный с восстановлением русских цивилизационно-ценностных накоплений (в частности, православия) и государствообразующей ролю русского народа. Сразу же после его смерти тенденция изменилась. Еще Л.П. Берия инициировал курс «коренизации» состава высших управленческих органов в союзных и автономных республиках.
Н.С. Хрущевым бериевский курс был продолжен. Вновь первостепенное значение приобрело понятие «пролетарский интернационализм», тогда как этноним «русский» фактически исчезает из официального лексикона. По инициативе Н.С. Хрущева отменяется обязательность обучения школьников русскому языку, отнесенному к разряду факультативных предметов. Ряд населенных преимущественно русскими территорий передаются союзным и автономным республикам: Крым Украине, несколько районов – новообразованным Чечено-Ингушской и Калмыцкой АССР. С помощью таких подарков Н.С. Хрущев заручался поддержкой национальных элит. Ободренное происходящими изменениями поднимает голос и открыто заявляет о себе националистическое подполье. В 1959 г. в Прибалтике дело дошло до демонстраций с призывом выхода из СССР и изгнания «русских оккупантов». Погрому подверглась восстановившаяся было за предшествующие два десятилетия Русская Православная Церковь. На уровне высшей власти формируются региональные и этнические группировки. В ЦК представительство работавших на Украине достигает небывалой цифры – 33,9 % - исторический максимум коэффициента клановости. Хрущевский период явился, таким образом, периодом реванша антигосударственнических сил в партийной элите.
Нельзя, между тем, говорить, что Н.С. Хрущев не имел никакой социальной
опоры. Опору его составляла партийная элита, не желавшая более жить в
состоянии перманентной мобилизации. Поддерживала Н.С. Хрущева и часть
интеллигенции, получившая свободу слова (главным образом, свободу
критики сталинизма). Позиция народа и элитаристских групп в отношении к
хрущевской оттепели, таким образом, существенно разошлась. Но в этом и
заключалась непрочность хрущевского режима. Когда пришло время, элита
достаточно легко отстранила Н.С. Хрущева от власти. Поддержки от народа
первому секретарю ждать не приходилось. Одержав
победу в войне, советский народ был готов к новым великим свершениям.
Казалось, еще одно усилие и торжество СССР приобретет планетарный
характер. Политическая и идейная инициатива принадлежала на тот момент
Советскому Союзу, тогда как Запад являлся обороняющейся, сдающей шаг за
шагом свои позиции стороной.
Уровень пассионарности находился на максимальной высоте. Народ ждал нового призыва к штурму очередных высот. В этом отношении хрущевская оттепель совершенно не соответствовала народным ожиданиям.
Вместо штурма новых высот народу была предложена рефлексия о правильности предшествующего пути развития, сомнения в прежних вождях и совершенных под их руководством подвигах. В результате пассионарный заряд был выхолощен а оттепель плавно перешла в рутину. Весьма индикативным показателем, иллюстрирующим реакцию народа на происходящие в стране изменения, являются данные демографии. Находясь в психологически комфортных условиях, человек живет сам и воспроизводится через потомство. Утрата же смысла существования напрямую ведет к падению рождаемости и росту смертности. Именно это и произошло в период оттепели. Общий коэффициент рождаемости (число родившихся на 1 тыс. чел. населения) находился в сталинские послевоенные годы примерно на одном уровне, варьируя в диапазоне от 25 до 27 ‰. За период хрущевской оттепели он снизился с 25,3 до 16,9 ‰. Это, наряду с обвалом 1990-х гг., было самым стремительным падением репродуктивности населения за всю демографическую историю России. Характерно, что после ухода Н.С. Хрущева падение прекратилось и показатели рождаемости стабилизировались. Весь послевоенный период показатели смертности в СССР устойчиво снижались. Переломным стал 1960 г., когда кривая смертности вновь пошла вверх. Резко возросло количество самоубийств.
Советские граждане своими жизнями ответили на тот психологический урон,
который нанесло им хрущевское реформирование. В результате годовой
прирост численности населения упал с 1,6 % в 1953 г. до 1,1 % за 1964 г.
Отвечая на вопрос о чаяниях народа, необходимо понимать, каков он был в
мировоззренческом плане в тот временной период. По переписи 1937 г. –
единственной из советских переписей, содержащей вопрос об отношении к
религии, 56,7 % опрошенных открыто идентифицировало себя в качестве
верующих. Еще около 20 % отказалось отвечать на поставленный вопрос, усматривая в нем провокацию. Массовое открытие церквей во время войны и фактическое
свертывание атеистической пропаганды позволяет предположить, что
удельный вес верующих к началу 1950-х гг., по меньшей мере, не
сократился. Легко предположить как вся эта преобладающая в населении
страны религиозная масса должна была относиться к антирелигиозной
политике Н.С. Хрущева.
Хрущевские годы ознаменовались одним из наиболее масштабных наступлений на религию.
В постановлениях ЦК «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения» (1954 г.) и «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения» (1958 г.) давался сигнал к развертыванию атеистической агитации. Ее аргументация, как правило, носила вульгаризированный характер: «Гагарин в космос летал, Бога не видел». Усилились гонения на духовенство. За религиозные убеждения в период 1961-1964 гг. в места лишения свободы было направлено 1234 человека. Хрущев лично грозился показать по телевизору последнего попа. За хрущевское десятилетие количество церковных приходов сократилось с 20 тыс. до 8 тыс., были закрыты 31 монастырь и 5 семинарий. Церкви закрывались под предлогом их открытия по разрешению немецких оккупационных властей, близкого расположения от школы, помехи для транспорта и т.п.
Вновь, как и в 1920-е гг., уничтожаются иконы, церковная утварь, богослужебные книги. Под предлогом реставрации власти закрыли на неопределенный срок одну из главных святынь православия – Киево-Печерскую лавру. Среди снесенных в этот период в Москве православных церквей – Благовещенья (1697 г.), Тихвинская (1746 г.), Иоакима и Анны (XVII-XVIII вв.), Николая Чудотворца (XVII-XVIII вв.), Преображения (XVIII в.) Время Н.С. Хрущева это период системного надлома государственности. Чтобы убедиться в этом, целесообразно обратиться к цифрам статистики. На первом этапе хрущевского правления статистические показатели сохраняли в целом динамику сталинского периода. Сказывался эффект инерции созданной до 1953 г. системы. К концу 1950-х гг. прежние потенциалы оказались исчерпаны. Вернее они были подорваны такими разрушительными мерами, как упразднение министерств. По авторитетному свидетельству председателя Госплана СССР В.Н. Новикова: «государственная машина … продолжала работать и двигаться в основном вперед независимо от того, кто где сидел … и если бы тогда «там» вообще никого не было, страна продолжала бы существовать и развиваться по линии, намеченной ранее». Перелом в направлении системного снижения фактически всех показателей фиксируется с начала 1960-х гг. По данным статистических расчетов, годовой прирост валового внутреннего продукта, составлявший в 1953 г. 10,8 %, а в 1960 г. – 10,6%, упал до 7 %. Это был первое за всю советскую историю, за исключением военных лет, столь масштабное снижение темпов роста экономики.
Снизился с 11 % в 1952 г. до 8,7 % в 1964 г. годовой прирост основных фондов. Показатели валового промышленного производства упали с 12,3 до 7,6%. Ввод новых предприятий в сфере промышленности сократился за первую половину 1960-х гг. в сравнению с предшествующим пятилетием с 4,8 тыс. до 2,8 тыс. объектов. Именно в хрущевские годы начинается процесс переориентации страны на рельсы сырьевого развития. Если в 1950 г. доля топлива и электроэнергии составляла лишь 3,9 % советского экспорта, то в 1960 г. – 16,2 %. Позже будет значительно больше, но соответствующий вектор был избран в хрущевский период. Именно при Н.С. Хрущеве осуществляется строительство одного из крупнейших в мире нефтепроводов «Дружба», обеспечивающего поступление нефти в Европу. Советские нефтяные поставки шли по ценам, значительно ниже установленных на мировом рынке. Популярностью пользовалась шутка: «Мы отдаем нефть по «Дружбе», которая улетает в трубу».
В стагнирующем
состоянии, несмотря на все капиталовложения, находилось сельское
хозяйство. Каждый второй год хрущевского периода давал отрицательные
показатели по отношению к предыдущему по объемам сельскохозяйственного
производства. Особо провальным в плане сбора зерновых оказался, в
частности, 1963 г. Определенный прирост сбора зерна дали распаханные
целинные земли. В то же время на традиционных посевных площадях,
находящихся главным образом в РСФСР, производство зерна упало с 80,9 до
73,1 млн. тонн.
Непоправимый удар по русской деревне наносит хрущевская политика укрупнения колхозных хозяйств путём их слияния.
Если в 1945 г. насчитывалось 222 тыс. колхозов, в 1953 – 124 тыс., то к моменту смещения Хрущева – лишь 38 тыс. Механическое укрупнение населенных пунктов приводило к гибели сотен тысяч небольших сел и деревень, нанося удар по историческим традициям быта крестьянства. Усилилось наступление на личные приусадебные хозяйства, приведшее к сокращению его доли в товарной продукции животноводства с 50 до 19%. Снижаются показатели не только в экономической сфере. Уменьшается число существовавших в СССР вузов (почти на 100 учреждений) и средних специальных заведений. Сокращается количество массовых библиотек и музеев. Посредством денежной реформы, при которой старые деньги менялись на новые в пропорции 10:1, а цены не имели пропорционального сокращения, существенно снизились реальные доходы населения. В 1962 г., под девизом увеличения инвестиций в аграрный сектор, были повышены розничные цены на важнейшие сельскохозяйственные товары. Стоимость масла увеличилась на 50%, мяса на 25 – 40%. После многолетнего регулярного снижения цен их рост шокировал общественность.
Протестная демонстрация в Новочеркасске закончилась ее расстрелом. Отражением социальной эрозии стал резкий рост разводов и числа уголовных преступлений. Вопреки распространенному стереотипу общее число осужденных в СССР за хрущевский период принципиально не уменьшилось. В отдельные годы показатели сталинских времен даже перекрывались. Так, в 1952 г. общее число осужденных составляло 969334 человека, а в 1958 г. – 1078882 человека. Продолжали при Н.С. Хрущеве сажать и за инакомыслие. При И.В. Сталине СССР достиг апогея своего геополитического влияния. Коммунистическая революция в Китае склоняла чашу весов в соперничестве с Западом на сторону советского альянса. Без КНР Москва такого рода перспектив уже не имела. В этом отношении произошедшее при Н.С. Хрущеве размежевание с Китаем было не просто стратегической ошибкой, а провалом самого советского проекта. Естественно, Запад всячески провоцировал такое размежевание. Н.С. Хрущев легко попался в расставленные для него ловушки. Хрущевский суд над И.В. Сталиным должен был быть отменен уже хотя бы по тем соображениям, что он подрывал сложившуюся союзническую модель советско-китайских отношений. Одновременно с Китаем от СССР, протестуя против курса десталинизации, отпала Албания. Во многих странах начался массовый выход из коммунистических партий. СССР перестал играть роль основного носителя идеологического мейнстрима.
Отчасти эта миссия переходит к маоистскому Китаю, отчасти к Кубе.
Романтический образ советского социализма после учиненного Кремлем
самобичевания меркнет в глазах пассионарной части мировой
общественности. Образчик хрущевских высказываний о Мао Цзэдуне:
«Наверное здесь мама виновата. Если мама ума не дала, никто не добавит,
даже школа…». Внешняя политика Н.С. Хрущева представляла собой череду
уступок и экзальтированных
конфронтационных выходок. Сданы были, в частности, позиции СССР по
Австрии, откуда советские войска выводятся без каких либо условий. На
переговорах с японской правительственной делегацией Н.С. Хрущев заявляет
о готовности СССР передать три острова Курильской гряды Японии в обмен
на подписание той мирного договора. Таким образом был создан опасный и
длительный в последующей истории дипломатический прецедент.
Отдать часть государственной территории для Н.С. Хрущева было вполне допустимо. Череда провалов по всем направлениям объективно предопределяла необходимость хрущевской отставки.
Многие из этих провалов являлись следствием самодурства и непрофессионализма (необразованности) первого секретаря. Сам Н.С. Хрущев поговаривал о своей возможной отставке. Особенно резонансным стал продовольственный кризис. Росло отторжение народа от власти, разочарование в советской идеологии. А у Н.С. Хрущева, между тем, вызревали новые революционные идеи. Так, им планировалось осуществить перенос Сельскохозяйственной академии из Москвы в деревню, «поближе к практике». Ставился вопрос о расформировании Академии наук СССР. Высказывались идеи о тотальном сокращении военной техники – танков, артиллерии, вертолетов, не соотносящихся по мысли Н.С. Хрущева, с реалиями ядерной войны. Политическая элита, состоящая из бывших фронтовиков, еще была способна мыслить и чувствовать в государственных категориях. Принятое Октябрьским Пленумом единогласное решение об отстранении Н.С. Хрущева, не исключая личных амбиций отдельных участников заговора, было продиктовано стремлением спасения государства. Характерно, что в народе по поводу свержения государственного лидера не было зафиксировано ни единой протестной акции. Народ и политическая элита в неприятии фигуры Н.С. Хрущева обрели на некоторое время былое единение. Это был шанс восстановления советского проекта. Но шанс был упущен. Анонимная эпиграмма на свержение Н.С. Хрущева:
«Товарищ, верь, придет она,
На водку старая цена,
И на закуску будет скидка –
Ушел на пенсию Никитка».
Историческая роль Н.С. Хрущева заключалась в частичном разрушении и дезавуировании советского проекта. На момент его прихода к власти СССР находился в апогее своего могущества. С начала 1960-х гг. был установлен тренд деградации по многим основным параметрам жизнеобеспечения. Хрущевские эпигоны смогли лишь на время сдержать динамику деградационных процессов, но не изменить сам тренд. Главное – не удавалось восстановить веру и энтузиазм народа. Опыт хрущевского реформирования учит – нельзя плевать в свое собственное прошлое. Сверхцентрализация и персонализация власти отчетливо показала риски, характерные для подобной системы.
Хрущевская
модель государственности выступала в определенной мере как
противоположность сталинской. Десталинизация явилась основным
направлением нового государственного строительства. Однако, в борьбе со
сталинизмом происходил фактически подрыв многих фундаментальных
оснований функционирования российской цивилизации. Ревизия смыслового
ядра прежней системы государственности привела к надлому советского
проекта. Геополитически это проявилось в свертывании зоны международного
влияния. Наиболее существенной потерей явилась утрата контроля над КНР.
Советский проект сужался вновь до границ российской цивилизации, за
пределами которой его распространение ограничивалось отдельными
цивилизационными анклавами.
В мировой геополитической борьбе СССР впервые за многие десятилетия вынужден был отступать.
Стратегическая инициатива вновь переходила к Западу. Возрастало сопротивление советизации и в казавшейся прочно вошедшей в орбиту контроля СССР Восточной Европе. Воспринимаемая прежде в качестве наиболее передового учения идеология коммунизма после произведенных в СССР саморазоблачений резко теряет в своей популярности. Происходит массовый выход из состава коммунистических партий. Ликвидировав Информационное бюро коммунистических и рабочих партий СССР утрачивал имевшийся прежде контроль левых сил в мире. Он уже более не воспринимался в качестве однозначного ориентира мирового коммунистического движения. При Н.С. Хрущеве происходит деавтаркизация советской системы по всем параметрам международных коммуникаций от внешней торговли до культурного обмена. Именно в этот период проявляются первые симптомы последующей переориентации СССР на экспортно-сырьевые рельсы развития. Окончательным разрывом с исторической моделью хозяйствования Российской империи, считавшейся основным зерновым экспортером мира, стал импорт в Советский Союз зерна. Идеологическим основанием деавтаркизационных тенденций стал тезис о мирном сосуществовании государств, представляющих различные социальные системы. Стали возможны казавшиеся прежде невероятными визиты лидера СССР в капиталистические страны, включая «Мекку капитализма» - США.
Активное вояжерство Н.С. Хрущева связывалось с претензией быть признанным в мире в качестве нового советского вождя. Эта роль определялась не столько постами, сколько легитимностью в массовом восприятии. Но именно такой легитимности Н.С. Хрущеву не доставало. Он явно проигрывал, как властитель дум, прежним советским вождям – В.И. Ленину и И.В. Сталину. «Он управлял теченьем мысли и только потому страной», - объяснял Андрей Вознесенский феномен ленинской легитимности. Н.С. Хрущев, управляя страной, теченьем мысли уже не управлял. Комплекс несоответствия ленинско-сталинской планке советского лидера подталкивал его на совершение казавшихся эффектными и резонансными, но разрушительных по сути шагов. Ставший нарицательным хрущевский волюнтаризм психологически вызывался к жизни диссонансом между способностями первого секретаря как человека и выпавшей на него в результате борьбы за власть ношей государственного лидера. Латентный кризис советской государственной системы проявился в тенденции перехода с интенсивных на экстенсивные рельсы развития. За триумфом советского космического прорыва оказалась скрыта ситуация происходящей технологической пробуксовки.
Прежде всего, тенденции экстенсивного перехода возникли в сфере сельского хозяйства. Эпопея распашки целинных земель Казахстана сопровождалась разрушением русской деревни. «Мы запустили спутник и сельское хозяйство», - звучала популярная шутка эпохи. Тяжелое положение на селе усугублялось новым наступлением на элементы частного хозяйствования – приусадебный участок, домашний скот, кустарное производство. Одно из главных конкурентных преимуществ советской модели экономики состояло в ее управляемости. Должная степень централизации позволяла государству ставить самые амбициозные задачи и целевым образом программировать результат. Результативность государственных политик находились на максимально высоком за всю российскую историю уровне. Недостатком такой системы, получившей впоследствии маркер командно-административной, стало недостаточное внимание к повседневным проблемам местного уровня. Этот недостаток мог бы быть устранен развитием нижних этажей единой управленческой системы. Н.С. Хрущев предпочел иной путь решения проблемы. Под лозунгом борьбы с чрезмерной централизацией был осуществлен беспрецедентный в мировой истории демонтаж структур государственной власти. Всего за период «оттепели» было ликвидировано 140 министерств союзного и республиканского уровней. Взамен отраслевого управления экономикой вводилось региональное. Страна была поделена на 105 экономических регионов, в каждом из которых образовывался соответствующий совет народного хозяйства. Критики Н.С. Хрущева говорили впоследствии о том, что данная реформа возвращала страну в управленческом плане к временам Ивана Грозного – времени формирования системы приказов.
Появление оружия массового поражения привело Н.С. Хрущева к выводу об избыточности численного состава и технического оснащения вооруженных сил. В условиях ядерной войны, полагал он, обычные виды вооружения, также как и солдатский контингент теряют свою актуальность. Отсюда хрущевская политика демобилизаций и конверсии. «Если мы построим только один авианосец, - заявлял первый секретарь недовольным генералам, - мы загубим все сельское хозяйство в стране». Вероятность участия советских войск в локальных конфликтах («горячих точках») Н.С. Хрущевым не рассматривалась. Идеологическая инверсия хрущевского периода истории заключалась не только в дезавуировании фигуры И.В. Сталина. Подверглась ломке сложившаяся в сталинские годы идеология национал-большевистской версии коммунизма.
Провозглашенное возвращение к ленинскому идейному наследию предусматривало новую левую инверсию. Прежде всего, она проявилась в политике дерусификации в союзных республиках и очередном наступлении на Церковь.
Вопреки
расхожему представлению хрущевские реформы не имели либеральной
направленности. Пафос их определялся реанимацией
лево-интернационалистской парадигмы идеологии коммунизма. С Г.М.
Маленкова был взят курс переориентации государственной политики на
человека. На период «оттепели» приходятся многие достижения в социальной
политике СССР. Историки видят в хрущевской политике даже советскую
версию концепта социального государства. Однако расчета, потянет ли
государство взятые на себя обязательства перед гражданами, не было
проведено. Груз оказался неподъемным. Демагогические шаги по улучшению
жизни населения обернулись в итоге социальным кризисом. Наиболее
резонансным его проявлением оказался расстрел рабочей демонстрации в
Новочеркасске. Народной любви Н.С. Хрущеву достичь так и не удалось.
Несмотря на все усилия по развенчанию образа И.В. Сталина, его высокая
популярность сохранялась на уровне массового сознания. Вызов
десталинизации явился основанием раскола между позициями народа и
интеллигенции. Партийные и государственные органы в СССР представляли
собой на первый взгляд едва ли не тождественную структуру. В
действительности они не только не совпадали, но и соперничали друг с
другом в борьбе за власть. На хрущевский период приходится очередная
победа партийной вертикали над государственной. Результатом этой победы
стала деструкция органов отраслевого управления. Даже совместив посты
первого секретаря ЦК и председателя Совета министров Н.С. Хрущев
выступал в первую очередь как лидер партии и только во вторую, как глава
правительства. Партноменклатура, со всеми ее пороками, включая
распределительные преференции, складывается именно в хрущевский период
правления. Факторная декомпозиция позволяет выявить существенные отличия
модели государственности хрущевского периода по отношению к сталинской
эпохе и оценить их на предмет большей или меньшей эффективности.
Россияфобия
Одним из величайших достижений в истории России, которые можно положить на чашу весов в пользу советского проекта, было первенство в освоении космоса. Олицетворением этого успеха стала фигура Ю.А. Гагарина. Десакрализация ее означала выхолащивание героической патетики из самого факта советского космического прорыва. И вот, первоначально в западных, а затем и в российских СМИ сам о том, что именно Ю.А. Гагарин был первым в истории космонавтом ставится под сомнение. Называется целая череда его предшественников. Неафишированность их полетов объясняется произошедшими неудачами, стоившими жизни пилотам. Складывается картина преобладающей линии неудач, по отношению к которым гагаринский полет предстает скорее как исключение. Фигурирует в литературе, по меньшей мере, около десятка космонавтов, чей полет в космос датируется ранее 12 апреля 1961 г.: Алексей Ледовский, Сергей Шиборин, Андрей Митков, Мария Громова, Владимир Завадовский, Петр Долгов, Иван Качур, Геннадий Михайлов, Владимир Ильюшин. Живописуются сюжеты о «космических невозвращенцах», мучительно погибавших в космосе из-за невозможности вернуться на Землю в течение нескольких недель или даже месяцев. По одной из распространившихся на Западе еще в начале 1960-х гг. сенсационных версий Ю.А. Гагарин вовсе не совершал своего знаменитого полета. Он лишь сыграл роль первого космонавта, заменив физически не готового для представления широкой общественности сына авиаконструктора С.В. Ильюшина – Владимира. В 1964 г. в издании «Книги Гинесса» именно он был назван первым космонавтом планеты. «Доказательству» этого посвящен снятый в 1999 г. в США специальный исследовательский фильм.
Создается традиционная схема негативизации советской истории – «победа на костях» - объяснение успехов и достижений массовыми человеческими жертвами. Триумф гагаринского полета основывался, согласно этой интерпретации, на смертях его предшественников. Подразумевалось, что СССР штурмовал космос путем мобилизации военного типа. Такая акцентировка девальвировала сам успех советского космического прорыва. В действительности, никаких достоверных источников о догагаринских полетах не существует. Не подтверждается даже само существование многих из перечисленных космонавтов, являвшихся попросту вымышленными фигурами. В других случаях в число жертв космонавтики зачислялись пилоты, погибшие при самых разных обстоятельствах (например, в результате автомобильной катастрофы).
24 декабря 1953 года известный советский сатирик Александр Борисович Раскин написал эпиграмму. По цензурным соображениям она не могла быть опубликована, но очень быстро разошлась по московским литературным кругам:
Не день сегодня, а феерия!
Ликует публика московская.
Открылся ГУМ, закрылся Берия,
И напечатана Чуковская.
Описанные здесь события одного дня нуждаются в расшифровке. Накануне, 23 декабря, был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян бывший всесильный глава НКВД — МГБ — МВД СССР Лаврентий Павлович Берия — информацию об этом советские газеты размещали 24 декабря даже не на пер-вой, а на второй или третьей полосе, да и то внизу, в подвале.
Непосредственно в этот день после реконструкции открылся Главный уни-версальный магазин, или ГУМ. Построенный еще в 1893 году и воплощавший лучшие достижения российской раннемодернистской архитектуры, в 1920-е ГУМ стал одним из сим---волов нэпа, а в 1930-м был надолго закрыт как торговая точка: в тече-ние более чем 20 лет там располагались помещения различных советских мини-стерств и ведомств. День 24 декабря 1953 года обозначил новый рубеж в исто-рии ГУМа: он снова стал общедоступным и широко посещаемым мага-зином.
И в этот же день на первой полосе «Литературной газеты», органа Союза писа-телей СССР, появилась статья критика, редактора и литературоведа Лидии Корнеевны Чуковской «О чувстве жизненной правды». Это была первая пуб-ликация Чуковской в этой газете с 1934 года. С конца войны советская печать и издательства вообще не баловали ее вниманием: дочь опального поэта Кор-нея Чуковского, в 1949-м она и сама попала под каток кампании по борьбе с космополитизмом. Ее обвинили в «незаслуженной и огульной критике» про-из-ведений советской детской литературы. Однако важно было не только то, что Чуковскую напечатали, но и то, что статья ее вновь резко полемизировала с господствующими течениями и центральными авторами советской детской литературы 1950-х.
Эпиграмма Александра Раскина отмечает важный хронологический рубеж — начало новой эпохи в политической и культурной истории Советского Союза. Эту эпоху позже назовут «оттепелью» (по заглавию одноименной повести Ильи Эренбурга, опубликованной в 1954 году). Но эта же эпиграмма размечает и ос-нов-ные направления развития советской культуры в первое десятилетие после смерти Сталина. Совпадение, хронологическое совмещение трех заме-ченных Раскиным событий было, по-видимому, неслучайным. И те руководи-тели Ком-мунистической партии, которые в этот момент были полномочны принимать решения, и самые чуткие представители культурной элиты, которые наблю-дали за развитием страны, очень остро ощущали глубокий политический, соци-альный и экономический кризис, в котором оказался Советский Союз к концу правления Сталина.
Никто из думающих людей, по-видимому, не поверил в обвинения, которые были предъявлены Лаврентию Берии на следствии и в суде: в лучших тради-циях процессов 1930-х годов его обвинили в шпионаже в пользу английской разведки. Однако арест и расстрел бывшего руководителя тайной полиции был воспринят совершенно однозначно — как устранение одного из главных источ-ников страха, который на протяжении десятилетий советские люди испыты-вали перед органами НКВД, и как конец всевластия этих органов.
Следующим шагом в установлении контроля партии над деятельностью КГБ стало распоря-жение о пересмотре дел руководителей и рядовых членов партии. Сперва этот пересмотр коснулся процессов конца 1940-х, а затем и репрессий 1937-1938 го-дов, которые уже много позже получили в западной историо-гра-фии название «Большой террор». Так готовилась доказательная и идеологиче-ская база для ра-з-облачения культа личности Сталина, которое Никита Хрущев произ-ведет под занавес ХХ съезда партии в феврале 1956 года. Уже начиная с лета 1954-го из лагерей начнут возвращаться первые реабилитированные. Мас-совая реабилитация жертв репрессий наберет силу по окончании ХХ съезда.
Освобождение сотен тысяч заключенных дало новые надежды самым разным людям. Даже Анна Ахматова тогда говорила: «Я — хрущевка». Однако полити-ческий режим, несмотря на заметное смягчение, по-прежнему оставался ре-прес-сивным. После смерти Сталина и еще до начала массового освобождения из лагерей по ГУЛАГу прокатилась волна восстаний: люди устали ждать. Эти вос-стания были утоплены в крови: в Кенгирском лагере, например, против заключенных были выдвинуты танки.
Через восемь месяцев после XX съезда партии, 4 ноября 1956 года, советские войска вторглись в Венгрию, где ранее началось восстание против советского контроля над страной и было сформировано новое, революционное прави-тельство Имре Надя. В ходе военной операции погибло 669 советских солдат и более двух с половиной тысяч граждан Венгрии, больше половины из них — рабочие, участники добровольческих отрядов сопротивления.
С 1954 года в СССР прекратились массовые аресты, но отдельных людей по-преж-нему сажали по политическим обвинениям, особенно много — в 1957 го-ду, после венгерских событий. В 1962 году силами внутренних войск были подавлены массовые — но мирные — протесты рабочих в Ново-черкасске.
Открытие ГУМа было знаменательно как минимум в двух отношениях: совет-ская экономика и культура повернулись лицом к простому человеку, в гораздо большей степени ориентируясь на его нужды и запросы. Кроме того, новые функции и значения приобрели публичные городские пространства: так, в 1955 году для посещения и экскурсий был открыт Московский Кремль, а на месте снесенного храма Христа Спасителя и так и не достроенного Дворца Советов в 1958 году стали строить не памятник или государственное учрежде-ние, но общедоступный открытый бассейн «Москва». Уже в 1954 году в круп-ных городах начинают открываться новые кафе и рестораны; в Москве, непо-далеку от здания НКВД — МГБ — КГБ на Лубянке, появляется первое кафе-авто-мат, где любой посетитель, опустив монету, мог, минуя продавца, полу-чить напиток или закуску. Сходным образом преобразовали и так называемые пром-товарные магазины, обеспечив прямой контакт покупателя с товаром. В 1955 году Центральный универсальный магазин в Москве открыл для поку-пателей доступ в торговые залы, где товары были развешаны и размещены в непо-сред-ственной досягаемости: их можно было снять с полки или с ве-шалки, рас-смотреть, пощупать.
Одним из новых «пространств публичности» стал Политехнический музей — сотни людей, особенно молодых, собирались там на вечера и специально организованные дискуссии. Открывались новые кафе (их называли «молодеж-ными»), там проходили поэтические чтения и небольшие художественные выставки. Именно в это время в Советском Союзе появились джаз-клубы. В 1958 году в Москве был открыт памятник Владимиру Маяковскому, и возле него по вечерам начались открытые поэтические чтения, а вокруг чтений моментально завязывались дискуссии по политическим и культурным про-блемам, которые никогда не обсуждались раньше в СМИ.
Последняя стро-ка эпиграмы Раскина — «И напечатана Чуковская» — нуждается в дополнительном комментарии. Разумеется, Лидия Чуковская была не един-ственным автором, получившим в 1953-1956 годах возможность печата-ться в СССР после длительного перерыва. В 1956-м — начале 1957 года в свет вышли два тома альманаха «Литературная Москва», подготовленного москов-скими писателями; инициатором и мотором издания был прозаик и поэт Эммануил Казакевич. В этом альманахе увидели свет первые после более чем десяти-лет-него перерыва стихи Анны Ахматовой. Здесь же обрела голос и право на суще-ст-вование в советской культуре Марина Цветаева. Ее подборка появилась в аль-ма-нахе с предисловием Ильи Эренбурга. В том же 1956 году выходит пер-вая после расправ 1946 и 1954 годов книга Михаила Зощенко. В 1958 году после длительных дискуссий в ЦК на экраны выпустили запрещен-ную к показу в 1946-м вторую серию фильма Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный».
Начинается возвращение в культуру не только тех авторов, которым был запрещен доступ в печать, на сцену, в выставочные залы, но и тех, кто умер в ГУЛАГе или был расстрелян. После юридической реабилитации в 1955 году разрешенной к упоминанию, а затем и все более авторитетной становится фи-гура Всеволода Мейерхольда. В 1957 году впервые после более чем 20-лет-него перерыва в советской печати появляются прозаические произведения Артема Веселого и Исаака Бабеля. Но, пожалуй, самое важное изменение свя-зано не столько с возвращением запрещенных прежде имен, сколько с возмож-но-стью обсуждать темы, которые раньше были нежелательны или вовсе табу-ированы.
Термин «оттепель» появился почти одновременно с тем, как началась сама эпоха, которую стали обозначать этим словом. Он широко использовался современниками и функционирует до сих пор. Этот термин был метафорой наступления весны после долгих политических заморозков, а значит, обещал и скорый приход жаркого лета, то есть свободы. Но сама идея смены времен года указывала на то, что для тех, кто использовал этот термин, новый пери-од — лишь короткая фаза в циклическом движении российской и совет-ской истории и на смену «оттепели» рано или поздно придут «заморозки».
Ограниченность и неудобство термина «оттепель» связаны с тем, что он заве-домо провоцирует на поиски других, аналогичных «оттепельных» эпох. Соот-ветственно, он заставляет искать и многочисленные аналогии между различ-ными периодами либерализации — и, наоборот, не дает возможности увидеть сходства между периодами, которые традиционно кажутся полярно противо-положными: например, между оттепелью и застоем. Не менее важно и то, что термин «оттепель» не дает возможности говорить о разноплановости, неодно-значности самой этой эпохи, как и последующих «заморозков».
Много позже в западной историографии и политологии был предложен термин «десталинизация» (по-видимому, по аналогии с термином «денацификация», использовавшимся для обозначения политики союзных держав в западных секторах послевоенной Германии, а затем и в ФРГ). С его помощью, как пред-ставляется, можно описать некоторые процессы в культуре 1953-1964 годов (от смерти Сталина до отставки Хрущева). Эти процессы плохо или неточно фикси-руются с помощью понятий, которые стоят за метафорой «оттепель».
Самое первое и узкое понимание процесса десталинизации описывается с помощью бытовавшего в 1950-60-е годы выражения «борьба с культом лично-сти». Само по себе словосочетание «культ личности» пришло из 1930-х: с его помо-щью руководители партии и лично Сталин критиковали декадент-ские и ниц-ше-анские увлечения начала века и апофатически (то есть с помощью отрица-ний) описывали демократический, недиктаторский характер советской верхов-ной власти. Однако уже на следующий день после похорон Сталина председа-тель Совета министров СССР Георгий Маленков говорил о необходи-мости «прекратить политику культа личности» — он имел в виду отнюдь не ка-пи-тали-стические страны, а сам СССР. К февралю 1956 года, когда на ХХ съезде КПСС Хрущев произнес свой знаменитый доклад «О культе личности и его по-след-ствиях», термин получил совершенно отчетливое смысловое наполне-ние: под «культом личности» стали понимать политику единовласт-ного, жесто-кого руководства Сталиным партией и страной с середины 1930-х годов и до са-мой его смерти.
После февраля 1956 года в соответствии с лозунгом «борьба с культом лично-сти» имя Сталина стало вычеркиваться из стихотворений и песен, а его изобра-жения — замазываться на фотографиях и картинах. Так, в знаменитой песне на стихи Павла Шубина «Волховская застольная» строчку «Выпьем за родину, выпьем за Сталина» заменили на «Выпьем за родину нашу привольную», а в песне на слова Виктора Гусева «Марш артиллеристов» еще в 1954 году вместо «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» стали петь «Артиллеристы, сроч-ный дан приказ!». В 1955 году один из главных столпов соцреализма в живо-писи Владимир Серов пишет новый вариант картины «В. И. Ленин провозгла-шает советскую власть». В новой версии хрестоматийного полотна позади Ленина виднелся не Сталин, а «представители трудового народа».
В конце 1950-х — начале 1960-х были переименованы города и поселки, названные в честь Сталина, его имя было изъято из названий заводов и кораблей, а вместо Сталинской премии, ликвидированной в 1954 году, в 1956-м была учреждена Ленинская премия. Осенью 1961 года набальза-ми-рованный труп Сталина был вынесен из Мавзолея на Красной площади и за-хоронен у кремлевской стены. Все эти меры принимались в той же логике, в какой в 1930-40-е го-ды уничтожались изображения и упоминания рас-стрелянных «врагов народа».
По мнению Хрущева, культ личности Сталина проявлялся в том, что он не мог и не умел действовать на своих оппонентов с помощью убеждения, и поэтому ему постоянно требовалось прибегать к репрессиям и насилию. Культ лично-сти, по мнению Хрущева, выражался и в том, что Сталин был неспособен выслушивать и воспринимать любую, даже самую конструктивную критику, поэтому ни члены Политбюро, ни тем более рядовые члены партии не могли оказывать существенного влияния на принимавшиеся политические решения. Наконец, как полагал Хрущев, последнее и самое заметное для постороннего глаза проявление культа личности состояло в том, что Сталин любил и поощ-рял преувеличенные и неуместные восхваления в свой адрес. Они находили вы-ражение в публичных речах, газетных статьях, песнях, романах и кинофиль-мах и, наконец, в бытовом поведении людей, для которых любое застолье должно было сопровождаться обязательным тостом в честь вождя. Хрущев обвинил Сталина в уничтожении старых кадров партии и попрании идеалов революции 1917 года, а также в серьезных стратегических ошибках во время планирования операций в период Великой Отечественной войны. За всеми этими обвине-ни-ями Хрущева стояла идея предельного антигуманизма Сталина и, соответст-венно, отождествления попранных им революционных идеалов с идеалами гуманистическими.
Хотя закрытый доклад на XX съезде не был публично обнародован в СССР до конца 1980-х годов, все эти линии критики подспудно размечали проблем-ные поля, которые могли начать разрабатываться в культуре под эгидой борьбы с культом личности Сталина.
Одной из ключевых тем советского искусства второй половины 1950-х стала критика бюрократических методов руководства, бездушия чиновников по от-но-шению к гражданам, чиновничьего хамства, круговой поруки и фор-мализма при решении проблем обычных людей. Бичевать эти пороки было принято и прежде, но они неизменно должны были описы-ваться как «от-дель-ные недо-статки». Теперь искоренение бюрократизма должно было пред-ставать как часть демонтажа сталинской системы управления, прямо на глазах чита-теля или зрителя уходящей в прошлое. Два самых известных произведения 1956 го-да, сфокусированных именно на таком типе критики, — роман Вла-ди-мира Ду-динцева «Не хлебом единым» (об изобретателе, который в одиноч-ку проти-во-стоит сговору директора завода и министерских чиновников) и фильм Эль-дара Рязанова «Карнаваль-ная ночь» (где новаторски настроенная молодежь раз--вен-чивает и осмеивает самоуверенного директора местного Дома культуры).
Хрущев и его сподвижники постоянно говорили о «возвращении к ленинским нормам». Насколько можно судить, во всех разоблачениях Сталина — и на ХХ, и на ХХII съезде КПСС — Хрущев стремился сохранить представление о Боль-шом терроре как о репрессиях прежде всего против «честных коммунистов» и «старой ленинской гвардии». Но даже и без этих лозунгов многие советские художники были, по-видимому, вполне искренне убеждены в том, что без воз-рождения революционных идеалов и без романтизации первых порево-люцион-ных лет и Гражданской войны совершенно невозможно будет по-строить буду-щее коммунистическое общество.
Возрожденный культ револю-ции вызвал к жизни целую серию произведений о первых годах существования Советского государства: фильм Юлия Райзмана «Коммунист» (1957), художест-венный трип-тих Гелия Коржева «Коммунисты» (1957-1960) и другие опусы. Однако многие поняли призывы Хрущева бук-вально и говорили о революции и Граж-данской войне как о событиях, проис-ходящих здесь и сейчас, в которых сами они, люди второй половины 1950-х — начала 1960-х, непосредственно прини-мают участие. Самый характерный пример такого рода буквальной интерпре-та-ции — знаменитая песня Булата Окуджавы «Сентиментальный марш» (1957), где лирический герой, совре-менный молодой человек, видит для себя единственный вариант завершения жизненного пути — гибель «на той един-ственной Гражданской», в окружении «комиссаров в пыльных шлемах». Речь, конечно, шла не о повторении Граж-дан-ской войны в современном ему СССР, но о том, что герой 1960-х может параллельно жить в двух эпохах, причем более давняя была для него и более подлинной и ценной.
Аналогичным образом устроен фильм Марлена Хуциева «Застава Ильича» (1961-1964). Он считается едва ли не главной кинокартиной оттепели. Ее полная режиссерская версия, восстановленная после цензурных вмеша-тельств в конце 1980-х, открывается и закрывается символическими сценами: в начале трое солдат военного патруля, одетых в форму конца 1910-х — начала 1920-х годов, проходят по улицам ночной предрассветной Москвы под музыку «Интернационала», а в финале точно так же по Москве идут солдаты Великой Отечественной, и их проход сменяется демонстрацией караула (тоже состоя-щего из трех человек) у Мавзолея Ленина. Никаких сюжетных пересечений с основным действием фильма у этих эпизодов нет. Однако они сразу задают очень важное измерение этого киноповествования: события, происходящие в СССР 1960-х годов с тремя молодыми людьми, едва достигшими двадца-ти лет, прямо и непосредственно связаны с событиями революции и Граждан-ской войны, поскольку революция и Гражданская война для этих героев — важ-ный ценностный ориентир. Характерно, что караульных в кадре сто-лько же, сколько и центральных персонажей, — трое.
Само название фильма говорит о той же ориентации на эпоху революции и Гражданской войны, на фигуру Ленина как основоположника Советского государства. В этом пункте и произо-шло расхождение между режиссером фильма Марленом Хуциевым и Никитой Хрущевым, который запретил выпу-скать на эк-раны «Заставу Ильича» в ее пер-во-начальном виде: для Хрущева молодой сомне-вающийся герой, который пытается найти смысл жизни и ответить на главные для себя вопросы, недо-стоин того, чтобы считаться наслед-ником революцион-ных иде-алов и охранять «Заставу Ильича». Поэтому в пере-монти-рованной версии кар-тину пришлось назвать «Мне двадцать лет». Для Ху-ци-ева же, напро-тив, то, что революция и «Интернационал» остаются для героя вы-сокими идеалами, слу-жит оправданием его душевных метаний, а также смены деву-шек, профессий и дружеских компаний. Не случайно в одном из клю-чевых эпизодов фильма Хуциева аудитория поэтического вечера в По-литехническом музее в полном составе подпевает Окуджаве, исполняющему финал того самого «Сенти-мен-тального марша».
Как еще советское искусство реагировало на призывы к борьбе с культом лич-ности? Начиная с 1956 года стало возможным прямо говорить о репрессиях и о трагедии людей, невинно брошенных в лагеря. Во второй половине 1950-х еще не разрешалось упоминать о людях физически уничтоженных (да и в более поздние времена в советской печати обычно использовали эвфемизмы вроде «был репрессирован и погиб», а не «был расстрелян»). Нельзя было и обсу-ждать масштабы государственного террора 1930-х — начала 1950-х годов, а на сообщения о бессудных арестах более раннего — «ленинского» — времени вообще было наложено цензурное табу. Поэтому до начала 1960-х почти един-ственный возможный путь изображения репрессий в художественном произве-дении — это появление героя, возвращающегося или вернувшегося из лагерей. Кажется, едва ли не первый такой персонаж в подцензурной литературе — ге-рой стихотворения Александра Твардовского «Друг детства»: текст был напи-сан в 1954-1955 годах, опубликован в первом выпуске «Лите-ратурной Москвы» и включен впоследствии в поэму «За далью — даль».
Табу на изобра-жение собственно лагерей было снято, когда в 11-м номере жур-нала «Новый мир» за 1962 год по прямой санкции Никиты Хрущева был опуб-ли--кован рассказ Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» — о типичном дне одного заключенного в ГУЛАГе. В течение следующего года этот текст перепеча-ты-вался еще дважды. Однако уже в 1971-1972 годах все из-дания этого рассказа изымались из библиотек и уничтожались, его даже выры-вали из номеров жур-нала «Новый мир», а имя автора в оглавлении зама-зывали чернилами.
Люди, возвращавшиеся тогда из лагерей, испытывали большие проблемы с социальной адаптацией, поиском жилья и работы. Даже после официальной реабилитации для большинства их коллег и соседей они оставались лицами сомнительными и подозрительными — уже только потому, например, что про-шли через систему лагерей. Эта проблематика очень точно отражена в песне Александра Галича «Облака» (1962). Песня распространялась только в неофи-циальных магнитофонных записях. Ее главный герой, чудом выживший после двадцати лет заключения, патетически завершает свой монолог высказыва-нием о «половине страны», утоляющей, как и он сам, «в кабаках» тоску по навсегда потерянным годам жизни. Однако не упоминает о погибших — они появятся у Галича позже, в поэме «Размышления о бегунах на длинные дистанции» (1966-1969). Даже в «Одном дне» Солженицына гибель людей в лагерях и Большой террор почти не упоминаются. Произведения авторов, которые тогда, в конце 1950-х, гово-рили о бессудных казнях и о реальных масштабах смертности в ГУЛАГе (таких, например, как Варлам Шаламов или Георгий Демидов), не могли быть опублико-ваны в СССР ни под каким видом.
Другая возможная и действительно существовавшая в ту пору интерпретация «борьбы с культом личности» не фокусировалась уже персонально на Сталине, но предполагала осуждение любого рода вождизма, единоначалия, утвержде-ния главенства одного исторического деятеля над другими. Выражению «культ личности» был противопоставлен во второй половине 1950-х — начале 1960-х термин «коллективное руководство». Он задавал и ту идеальную модель поли-тической системы, которая была якобы создана и завещана Лениным, а затем грубо разрушена Сталиным, и тот тип управления, который, как предполага-лось, был воссоздан сперва в триумвирате Берии, Маленкова и Хрущева, а затем в сотрудничестве Хрущева и Президиума ЦК партии (и ЦК в целом). Коллек-тив-ность и коллегиальность требовалось демонстрировать в ту пору на всех уров-нях. Не случайно одним из центральных идеологических мани-фестов се-редины и конца 1950-х становится «Педагогическая поэма» Мака-ренко, экра-ни-зи-ро-ванная в 1955 году Алексеем Маслюковым и Мечиславой Маевской: и ро-ман Макаренко, и фильм представляли утопию самоуправляю-щегося и самодисциплинирующегося коллектива.
Однако у термина «десталинизация» может быть и более широкая трактовка, которая позволяет связать воедино самые разные аспекты социальной, поли-тической и культурной действительности первого десятилетия после смерти Сталина. Никита Хрущев, политическая воля и решения которого во многом определяли жизнь страны в 1955-1964 годах, видел десталинизацию не только как критику Сталина и прекращение массовых политических репрес-сий, он пы-тался переформулировать советский проект и советскую идеологию в целом. В его понимании на место борьбы с внутренними и внешними вра-гами, на ме-сто прину-ждения и страха должны были прийти искренний энтузиазм совет-ских граждан, их добровольные самоотдача и самопожертвование в построении коммунистического общества. Вражда с внешним миром и постоянная готов-ность к военным конфликтам должны были смениться заинтересованностью в обыденной жизни и в дости-жениях других стран и даже иногда — увлека-тель-ным соревнованием с «капи-та-листами». Утопия «мирного сосуще-ство-ва-ния» то и дело нарушалась в это десятилетие разного рода внешне-полити-че-скими конфликтами, где Советский Союз зачастую прибегал к крайним, порой насиль-ственным мерам. Установки Хрущева самым откро-венным образом нару-шались по его же инициативе, однако на уровне куль-турной политики в этом отношении было гораздо больше последовательности.
Уже в 1953-1955 годах интенсифицируются международные культурные кон-такты. Например, в конце 1953 года (тогда же, когда «открылся ГУМ, закрылся Берия») в Москве проходят выставки современных художников Индии и Фин-ляндии и вновь открывается постоянная экспозиция Музея изобразительных искусств имени Пушкина (с 1949 года музей был оккупирован выставкой подар-ков «товарищу Сталину к его 70-летию»). В 1955 году в том же музее проходит выставка шедев-ров европейской живописи из Дрезденской галереи — перед возвращением этих произведений в ГДР. В 1956 году в Пушкинском (а позже — в Эрмитаже) была орга-низована экспозиция работ Пабло Пикассо, вызвавшая шок у посетителей: в основном они даже не знали о существовании подобного рода искусства. Наконец, в 1957 году Москва принимала гостей Все-мир-ного фести-валя моло-дежи и студентов — фестиваль также сопровождался многочисленными экспозициями зарубежного искусства.
Установка на массовый энтузиазм предполагала и поворот государства к массам. В 1955 году на одном из партийных заседаний Хрущев обращался к функцио-нерам:
«Народ говорит нам: „Мясо будет или нет? Молоко будет или нет? Штаны хорошие будут?“ Это, конечно, не идеология. Но нельзя же, чтобы все имели правильную идеологию, а без штанов ходили!»
31 июля 1956 года в новом московском районе Черемушки было начато стро-ительство первой серии пятиэтажных домов без лифтов. Их основой были железо-бетонные конструкции, изготовленные по новой, удешевленной техно-логии. Построенные из этих конструкций дома, позже прозванные «хрущев-ками», появились во многих городах СССР взамен деревянных бараков, в кото-рых до этого жили рабочие. Были увеличены тиражи периодики, хотя журна-лов и газет по-прежнему не хватало — из-за дефицита бумаги и из-за того, что под-писка на литературные издания, где обсуждались острые темы, лимитиро-валась искусственно по указаниям из ЦК.
Идеологи требовали уделять в искусстве больше внимания «простому чело-веку» — в противовес помпезным фильмам позднесталинской эпохи. Пока-за-тельным примером воплощения новой эстетической идеологии является рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека» (1956). Шолохов — автор очень чуткий к меняющейся конъюнктуре. Его герой, шофер Андрей Соколов, сам расска-зывает, как чудом выжил в нацистском плену, а вся его семья погибла. Он слу-чайно подбирает маленького мальчика-сироту и растит его, говоря ему, что он и есть его отец.
По уверениям самого Шолохова, с прототипом Соколова он познакомился еще в 1946 году. Однако выбор персонажа — заурядного вроде бы шофера с отча-янно-мрачной жизненной историей — был показателен именно для оттепель-ной эпохи. В это время радикально меняется изображение войны. Поскольку за Сталиным были признаны серьезные ошибки в руководстве Советской ар-мией, особенно на начальном этапе войны, после 1956 года стало возможным изображать войну как трагедию и говорить не только о победах, но и о пора-жениях, о том, как страдали от этих ошибок «простые люди», о том, что потери от войны не могут быть ни вполне исцелены, ни компенсированы победой. В этом ракурсе изображала войну, например, пьеса Виктора Розова «Вечно жи-вые», написанная еще в 1943 году и поставленная (в новой редакции) в мос-ков-ском театре «Современник» весной 1956 года, — собственно, премьера этого спектакля и стала первым представлением нового театра. Вскоре по этой пьесе был снят еще один ключевой фильм оттепели — «Летят журавли» Михаила Калатозова.
Функционеры ЦК и руководители творческих союзов поощряли художников обращаться к образам «простого человека», чтобы развить в обществе чув-ство коллективной солидарности и стремление к бескорыстному жерт-венному труду. Эта довольно четкая задача и обозначила пределы дестали-низации в изображении человеческой психологии, отношений человека и общества. Если те или иные сюжеты вызывали не подъем энтузиазма, а рефлексию, скепсис или сомнения, такие произведения запрещались или подвергались критическому разгрому. Недостаточно «простая» и «демокра-тическая» сти-листика тоже легко попадала под запрет как «формалистическая» и «чуж-дая советскому зрителю» — и возбуждающая ненужные дискуссии. Еще менее допустимыми для властей и для художественных элит были сомнения в спра-ведливости и правильности советского проекта, в оправданности жертв кол-лективизации и индустриализации, в адекватности марксистских догм. Поэтому вышедший в Италии в 1957 году роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», где все эти идеологические постулаты были поставлены под сомне-ние, вызвал возмущение не только у Хрущева, но и у целого ряда советских номенклатурных писателей — например, у Константина Федина.
Существовала, по-видимому, целая когорта руководящих работников и пред-ставителей творческой интеллигенции, которые придерживались того же, что и Хрущев, взгляда на миссию искусства и настроения, которые в принципе могли быть в нем выражены. Характерный пример такого миро-воззрения — эпизод из воспоминаний композитора Николая Каретникова. Осенью 1955 года Каретников пришел домой к известному дирижеру Алек-сандру Гауку, чтобы обсудить свою новую Вторую симфонию. Центральную часть симфонии со-став-лял длинный траурный марш. Прослушав эту часть, Гаук задал Каретни-кову серию вопросов:
«— Тебе сколько лет?
— Двадцать шесть, Александр Васильевич.
Пауза.
— Ты комсомолец?
— Да, я комсорг Московского союза композиторов.
— У тебя родители живы?
— Слава богу, Александр Васильевич, живы.
Без паузы.
— У тебя, говорят, жена красивая?
— Это правда, очень.
Пауза.
— Ты здоров?
— Бог миловал, вроде здоров.
Пауза.
Высоким и напряженным голосом:
— Ты сыт, обут, одет?
— Да все вроде бы в порядке…
Почти кричит:
— Так какого же черта ты хоронишь?!
<…>
— А право на трагедию?
— Нет у тебя такого права!»
Расшифровать последнюю реплику Гаука можно только одним-единственным образом: Каретников не был фронтовиком, никто из его семьи не погиб во вре-мя войны, а значит, в своей музыке молодой композитор обязан был демон-стри-ровать воодушевление и жизнерадостность. «Право на трагедию» в совет-ской культуре было столь же строго дозировано и нормировано, как дефицит-ные продукты и промтовары.
Со смертью И.В. Сталина в марте 1953 года в СССР закончилась целая эпоха, которая продолжалась 30 лет, и запомнилась террором, голодом, репрессиями.
На смену тирану на короткое время пришел , возглавивший Совет Министров СССР. При вожде партийным аппаратом управлял Председатель Совета Министров, то есть тот же Сталин. Но Маленкову пришлось уступить руководство партийным аппаратом Хрущеву уже 14 марта. С этого дня Хрущев повел политику захвата власти в стране. Хрущев был совсем неглупым политиком. Сначала он сплотил против менее сильных политиков. Заручившись поддержкой и генерал-полковника П.Ф. Батицкого, добился ареста Берии.
Назначение Маленкова на пост главы государства – было своеобразным принесением в жертву Маленкова Берии. Так, на всякий случай, если Берию не удастся ослабить и свалить. Удалось. Маленков, как и многие политики, сам боялся Берии и поэтому поддержал Хрущева в его обвинениях против сталинского цербера. Маленков также поддержал Хрущева в его политике десталинизации общества. Не учел, что Хрущев решился возвыситься над Сталиным, втоптав Отца народов в грязь. Это тоже было частью хрущевской стратегии. Избавившись от сильного и влиятельного противника, Хрущев сместил Маленкова. С доклада на ХХ съезде КПСС «О культе личности и его последствиях» начинается так называемая хрущевская оттепель.
Некоторые послабления
Почувствовав свою силу и народную поддержку, он избавляется от Маленкова и поднимается на вершину власти. Потом, в 1957 году он снял с поста Министра Обороны и всенародного любимца, Героя Великой Отечественной войны маршала Жукова. Да, Хрущев был совсем не глуп. Понимал, что не удержаться ему без поддержки народа. Дал почувствовать народу вкус «свободы». Хрущевская оттепель ознаменовалась следующими событиями и процессами:
- Реабилитацией жертв политический репрессий;
- Жители колхозов и совхозов получили паспорта и возможность перемещаться по стране.
- Были амнистированы даже осужденные по легким уголовным статьям.
- Республики получили больше политических и юридических прав.
- В 1957 году на родные земли вернулись чеченцы и балкарцы,
- Проведение Международного молодежного фестиваля показало всему миру открытость страны Советов.
- В этот же период возросли темпы строительства жилых домов в городах, стала развиваться промышленность, энергетика.
- Визит главы государства в США.
Культурная жизнь страны
Хрущевская оттепель просуществовала 10 лет. Ровно столько, сколько правил страной Никита Сергеевич. В этот период родился и процветал авангардный Театр на Таганке Юрия Любимова, который, называли «театром свободы в несвободной стране».
Расцвело литературное творчество Виктора Астафьева, Беллы Ахмадулиной, Владимира Тендрякова, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского.
Многократно возросло производство фильмов. Ведущими кинорежиссёрами оттепели были Марлен Хуциев, Георгий Данелия, Михаил Ромм, Леонид Гайдай, Эльдар Рязанов. Культурным событием своего времени стали фильмы:
- детектив «Убийство на улице Данте»,
- лауреат Каннского фестиваля 1958 года – фильм «Летят журавли»,
- Первая советско-индийская постановка – кинофильм «Хождение за три моря»
- «Весна на Заречной улице»,
- «Баллада о солдате»
- «Человек-амфибия»,
Этот далеко не полный список дополняют кинокомедии:
- Комедии — «Карнавальная ночь»,
- Ставший лидером советского проката 1961 года кинофильм «Полосатый рейс» Его просмотрели 45,8 млн. зрителей.
- «Гусарская баллада»
- «Я шагаю по Москве»,
1955-1964 годы ознаменовались развитием телевидения. Телевизионные ретрансляторы были установлены на территории основной части страны. Во всех столицах союзных республиках начало зарождаться национальное телевидение. Телестудии появились в большинстве областных центров и автономных округов РСФСР.
Перегибы
Все это – позитивные моменты в развитии страны. Но были у Никиты Сергеевича и явные перегибы, ставшие предметом осуждения его политики и народных анекдотов. Например, его лозунги на трассах «Догоним и перегоним Америку» рядом с дорожным знаком «не уверен, не обгоняй» вызывали улыбки у водителей того времени.
Требование сеять кукурузу вместо пшеницы на полях, где ее отродясь не было, вызывало раздражение. Находились руководители колхозов, которые категорически игнорировали это требование. Сам Никита Сергеевич прослыл в народе «кукурузником».
Хрущевская оттепель стала, одновременно, и годами жестоких гонений на церковь. Также генсек сделал то, на что не решились даже Ленин со Сталиным: продал Израилю принадлежавшие нашей стране земли на Святой земле. Эти земли, имевшие высочайшую духовную ценность, он даже не продал, а обменял на апельсины. Примечательно, что эти апельсины сгнили при транспортировке.
Также в международной политике особой «оттепели» не наблюдалось. Был ли ошибкой Хрущева Карибский кризис, который поставил мир на грань третьей мировой и первой атомной войны, на этот вопрос должны уже отвечать аналитики и историки. Может быть, этот конфликт не получил разрешения, удовлетворившего всех. Может быть, и были допущены стратегические ошибки, которые впоследствии послужили обвинением Хрущеву в неумении управлять государством и основанием для его снятия.
