Валентин САВИН
(мои переводы)
Роберт Бёрнс – В горах моё сердце
Гонюсь за оленем или косулей -
Прощайте, горы и Север, прощай!
Здесь я родился, здесь милый мой край.
И где бы я ни был, где не бродил.
Холмы и горы я здесь полюбил.
Прощайте, снегом крытые вершины,
Прощайте, в зелени луга, долины.
Прощайте, дивные леса и рощи,
Прощайте ливни, необычной мощи.
В горах моё сердце и весь я там, -
В горах - за оленем мчусь по пятам.
Гонюсь за оленем или косулей, -
В горах моё сердце, - за ним иду я.
Robert Burns - My Heart
Farewell to the Highlands, farewell to the North,
The birthplace of valour, the country of worth!
Wherever I wander, wherever I rove,
The hills of the Highlands for ever I love.
Farewell to the mountains high cover"d with snow,
Farewell to the straths and green valleys below,
Farewell to the forests and wild-hanging woods,
Farewell to the torrents and long-pouring floods!
My heart"s in the Highlands, my heart is not here,
My heart"s in the Highlands a-chasing the deer,
A-chasing the wild deer and following the roe,
My hearts"s in the Highlands, wherever I go.
Рецензии
В горах мое сердце, и сердцу - не лень
Скакать по горам, там где быстрый олень...
Скакать за оленем, косулей
По скалам.
В горах мое сердце, где б я ни бывала.
Прощайте, долины. Прощай, милый север.
Там, где родились и отвага, и смелость.
И где б ни скиталась, где б я ни бродила,
Вы знайте, что горы всегда я любила.
Прощайте, вершины все в шапках снегов,
Прощайте, долины зеленых лугов.
Прощайте, леса, что цеплялись за склоны,
Прощай и река, непокорная горная.
В горах мое сердце...
Людмила, привет и спокойной ночи!
Ну что сказать, как говаривал некий персонаж: "очень и очень" ...
В самом деле получилось очень солидно, как в пору "матриархата".
Кстати, она в России всё более ощутима. Мужики совсем обленились. Женщины прибирают их к рукам. А началось с той поры, помните: "я и баба, я и бык, я и лошадь и мужик". Сидит сейчас такая баба за рулём и катит обленившегося мужика. Боюсь, рожать женщины перстанут. Шутка, но с примесью сермяжной правды.
С улыбкой и добрыми пожеланиями,
Английский язык хорош тем, что в нем очень сложно различить, а кто же это писал - женщина или мужчина, если нет конкретности. Поэтому я решила, что можно совершенно спокойно переводить все с т.зр. женщины, хотя, конечно, все знают, что это был поэт, а не поэтесса...:)
С Рождеством и всего хорошего! Людмила
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
>>Роберт Бёрнс В горах моё сердце
Пусть золотой настанет век,
И рабство в бездну канет,
И человеку человек
Навеки братом станет.
Р. Бёрнс
(1759-1796)
Пожалуй, нет поэта, которого бы так знали и пели - на протяжении двух веков! - те, кто говорит по-шотландски и по-английски.
Строки его лучших стихов стали лозунгами, их несут на стягах шотландцы во время всемирных фестивалей, его стихи цитируют в литературе.
И сегодня во весь рост встаёт перед нами фигура великого барда1 Шотландии - смелого, весёлого и жизнелюбивого Роберта Бёрнса, голосом которого впервые заговорил простой народ его страны. Читая стихи Бёрнса, удивляешься, как мог землепашец создать все эти непревзойдённые по изяществу и тонкости песни, баллады, послания, эпиграммы.
1 Бард - певец-поэт у древних кельтов.
И ещё удивительнее то, что тяжёлый, иод час непосильный труд и постоянная нужда не заглушили в поэте жизнерадостности, весёлости, веры в человека и в будущее его счастье.
В Шотландии, деревушке Аллоуэй, сохранилась глиняная мазанка под соломенной крышей, где 25 января 1759 года родился Роберт Бёрнс. По тем временам это был хороший дом, в нём даже было окно с пузырчатым толстым стеклом, что в крестьянских домах считалось роскошью: за окно платили особый налог. Дом этот выстроил отец будущего поэта, садовник Вильям Бёрнс. В своём новом доме он сделал полку для книг, а по вечерам медленно и долго что-то писал. Это было «Наставление в вере и благочестии», предназначенное для его первенца Роберта. В нём он записывал воображаемый вопрос и давал на него ответ - что есть добро и зло, что такое долг человека. Вильям Бёрнс сам учил сыновей арифметике и чтению, а главное, приучал их говорить и писать правильно. Роберт Бёрнс называл отца «лучшим из друзей, мудрейшим из наставников»:
Был честный фермер мой отец,
Он не имел достатка,
Но от наследников своих
Он требовал порядка,
Учил достоинство хранить,
Хоть нет гроша в карманах.
Страшнее - чести изменить,
Чем быть в отрепьях рваных!..
Мать Роберта по-своему влияла на сына. Она пела старинные баллады на родном шотландском диалекте, на этом же диалекте разговаривали окрестные фермеры и батраки.
Роберт Бёрнс неотделим от Шотландии, от её земли и народа. Его стихи поспевают жизнь обычных простых людей: пахарей, пастухов, угольщиков, кузнецов, ткачей. Он всегда внимателен к их чувствам и заботам, к их радостям и горестям. Его поэзия близка к народным песням, балладам, преданиям. Интересно, что свои стихи он начинал сочинять не со слов, а с музыки. Он выбирал или сочинял мотив, напевая его про себя, пока мотив не становился для него совершенно ясным во всех его оттенках, и лишь затем писал к мотиву слова. «Пока я полностью не овладею мотивом, пока я не спою его, насколько умею петь, я не могу сочинять стихи», - писал Роберт Бёрнс, будучи уже знаменитым поэтом. Слава его вышла далеко за пределы Шотландии. Многочисленные биографы Роберта Бёрнса едины во мнении, что во второй половине XVIII века в Шотландии жил и писал гениальный народный поэт, который сумел рассказать о самых лучших, самых человечных чувствах простых людей.
Многие русские поэты переводили Бёрнса. Наиболее известны переводы Самуила Яковлевича Маршака, благодаря которым русскому читателю стало близко и понятно отношение Бёрнса к труду, к свободе, к любви и дружбе, к назначению человека на земле. В этих переводах звучит живой голос Роберта Бёрнса и его искренние чувства - радости, скорби, негодования на окружающую его несправедливость, надежды на лучшее будущее.
По Р. Райт Ковалёвой
1. Чьё влияние было самым благотворным в детские годы Роберта Бёрнса?
2. Чем заслужил Роберт Бёрнс любовь и признание людей не только у себя на родине, но и во всем мире?
В горах моё сердце
В горах моё сердце... Доныне я там.
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах моё сердце, а сам я внизу.
Прощай, моя родина! Север, прощай, -
Отечество славы и доблести край.
По белому свету судьбою гоним,
Навеки останусь я сыном твоим!
Прощайте, вершины под кровлей снегов,
Прощайте, долины и скаты лугов,
Прощайте, поникшие в бездну леса,
Прощайте, потоков лесных голоса.
В горах моё сердце... Доныне я там
Но следу оленя лечу по скалам.
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах моё сердце, а сам я внизу!
Ciмaкoвa Л. А. Література: Підручник для 7 кл. загальноосвітніх навчальних закладів з російською мовою навчання. - К.: Вежа, 2007. 288 с.: іл. - Мова російська .
Прислано читателями из интернет-сайта
Великие о стихах:
Поэзия — как живопись: иное произведение пленит тебя больше, если ты будешь рассматривать его вблизи, а иное — если отойдешь подальше.
Небольшие жеманные стихотворения раздражают нервы больше, нежели скрип немазаных колес.
Самое ценное в жизни и в стихах — то, что сорвалось.
Марина Цветаева
Среди всех искусств поэзия больше других подвергается искушению заменить свою собственную своеобразную красоту украденными блестками.
Гумбольдт В.
Стихи удаются, если созданы при душевной ясности.
Сочинение стихов ближе к богослужению, чем обычно полагают.
Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда... Как одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда.
А. А. Ахматова
Не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас. Взгляните на эти деревья, на это небо — отовсюду веет красотой и жизнью, а где красота и жизнь, там и поэзия.
И. С. Тургенев
У многих людей сочинение стихов — это болезнь роста ума.
Г. Лихтенберг
Прекрасный стих подобен смычку, проводимому по звучным фибрам нашего существа. Не свои — наши мысли заставляет поэт петь внутри нас. Повествуя нам о женщине, которую он любит, он восхитительно пробуждает у нас в душе нашу любовь и нашу скорбь. Он кудесник. Понимая его, мы становимся поэтами, как он.
Там, где льются изящные стихи, не остается места суесловию.
Мурасаки Сикибу
Обращаюсь к русскому стихосложению. Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху. Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собою камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудный и чудный, верный и лицемерный, и проч.
Александр Сергеевич Пушкин
- …Хороши ваши стихи, скажите сами?
– Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнес Иван.
– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.
– Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван…
Михаил Афанасьевич Булгаков. "Мастер и Маргарита"
Мы все пишем стихи; поэты отличаются от остальных лишь тем, что пишут их словами.
Джон Фаулз. "Любовница французского лейтенанта"
Всякое стихотворение — это покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звёзды, из-за них и существует стихотворение.
Александр Александрович Блок
Поэты древности в отличие от современных редко создавали больше дюжины стихотворений в течение своей долгой жизни. Оно и понятно: все они были отменными магами и не любили растрачивать себя на пустяки. Поэтому за каждым поэтическим произведением тех времен непременно скрывается целая Вселенная, наполненная чудесами - нередко опасными для того, кто неосторожно разбудит задремавшие строки.
Макс Фрай. "Болтливый мертвец"
Одному из своих неуклюжих бегемотов-стихов я приделал такой райский хвостик:…
Маяковский! Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!
- Мои стихи не печка, не море и не чума!
Владимир Владимирович Маяковский
Стихи - это наша внутренняя музыка, облеченная в слова, пронизанная тонкими струнами смыслов и мечтаний, а посему - гоните критиков. Они - лишь жалкие прихлебалы поэзии. Что может сказать критик о глубинах вашей души? Не пускайте туда его пошлые ощупывающие ручки. Пусть стихи будут казаться ему нелепым мычанием, хаотическим нагромождением слов. Для нас - это песня свободы от нудного рассудка, славная песня, звучащая на белоснежных склонах нашей удивительной души.
Борис Кригер. "Тысяча жизней"
Стихи - это трепет сердца, волнение души и слёзы. А слёзы есть не что иное, как чистая поэзия, отвергнувшая слово.
Перевод с английского языка А. Сагателяна
Всему чистому, что есть в сердце
Поэтам всего мира
Всему великому и малому, что есть в поэзии
Детям, которые выросли и детям, что ещё растут
Сердцу, оставленному в горах.
В ГОРАХ МОЁ СЕРДЦЕ
Роберт Бёрнс
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах мое сердце, а сам я внизу.
Прощай, моя родина! Север, прощай, -
Отечество славы и доблести край.
По белому свету судьбою гоним,
Навеки останусь я сыном твоим!
Прощайте, вершины под кровлей снегов,
Прощайте, долины и скаты лугов,
Прощайте, поникшие в бездну леса,
Прощайте, потоков лесных голоса.
В горах мое сердце... Доныне я там.
По следу оленя лечу по скалам.
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах мое сердце, а сам я внизу!
ЛИЦА:
Джонни
Его отец, Бен Александер, поэт
Бабушка Джонни
Джаспер Мак-Грегор, человек, чьё сердце осталось в горах
Мистер Козак, бакалейщик
Эстер, его красивая дочь
Раф Эпли, плотник
Филипп Кармайкл, молодой человек из дома престарелых
Генри, разносчик газет
Мистер Вилли, почтальон
Мистер Каннингэм, агент по недвижимости
Молодые Муж и Жена и Их Ребёнок
Хорошие Друзья и Соседи
Собака
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
Дом на Сан-Бенито Авеню, Фресно, Калифорния
Бакалейная лавка мистера Козака
ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ:
Август – ноябрь 1914 года.
Старый, покосившийся каркасный дом белого цвета с верандой на Сан-Бенито Авеню, во Фресно, Калифорния. Рядом с ним нет других домов, только унылый пустырь и багровое небо. Вечер августа 1914 года. Солнце клонится к закату. Джонни, мальчик девяти лет, но выглядящий младше, сидит на веранде, обычно бойкий и живой, сейчас он отрешился от окружающего мира и погружён в свои высокие думы. Где-то далеко печально загудел паровоз. Джонни внимательно вслушивается, повернув голову и сделавшись похожим на петушка. Он старается понять, что значит это гудение и в то же время представить его себе. Видимо ему это не очень удаётся, и, когда, шум затихает, он снова погружается в свои мысли. Четырнадцатилетний мальчик на велосипеде с мороженным в вафельном стаканчике и газетной сумкой на плече тихо едет по обочине. Он забыл о тяжёлой сумке, которая давит ему на плечи и затрудняет управление велосипедом, потому что у него самое вкусное в мире мороженное. Джонни вскакивает на ноги и машет мальчику рукой, улыбаясь при этом самой доброй и широкой улыбкой. Но его не замечают. Он снова садится и вслушивается в чириканье маленькой, но сердитой птички. После короткой горячей, но бессмысленной речи, птичка улетает.
В доме слышно бормотание. Это Отец Джонни декламирует стихи собственного сочинения.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Сердцу тоскливо и так одиноко в долгой дневной тишине и… (Тягостная пауза). И… (Быстро) Сердцу тоскливому так одиноко в долгой дневной тишине и… (Пауза). Не так. (Он рычит и начинает снова) Годы бредут, спотыкаясь, уходят, сердце всё также болит и грустит.
(В злости переворачивает стол или стул. Рёв. Тишина)
(Мальчик слушает. Затем встаёт и старается встать на голову. Падает. Ещё раз пытается. Получилось. Стоя на голове, он слушает самую чарующую музыку, исполняемую на трубе. Музыка называется «Моё сердце в горах».
Трубач заканчивает играть прямо перед домом. Мальчик вскакивает на ноги и бежит к нему, восхищённый, радостный, смущённый)
ДЖОННИ: Я бы очень хотел послушать ещё какую-нибудь вашу музыку.
МАК-ГРЕГОР: Молодой человек, не могли бы вы принести стаканчик воды старому человеку, чьё сердце не здесь, а высоко в горах.
ДЖОННИ: В каких горах?
МАК-ГРЕГОР: В горах Шотландии. Воды бы мне.
ДЖОННИ: А что оно делает в горах Шотландии, ваше сердце?
МАК-ГРЕГОР: Оно там грустит. Так ты можешь принести мне холодной воды?
ДЖОННИ: А где ваша мама?
МАК-ГРЕГОР (Выдумывает специально для мальчика): Моя мама в Тулзе, штат Оклахома, но её сердце не здесь.
ДЖОННИ: А где её сердце?
МАК-ГРЕГОР (Громко): В горной Шотландии. (Тише) я очень хочу пить, молодой человек.
ДЖОННИ: Как получилось, что все члены вашей семьи оставляют свои сердца в горах?
МАК-ГРЕГОР (На манер Шекспира): Таков у нас удел. Мы здесь сегодня, завтра там.
ДЖОННИ (В сторону): Мы здесь сегодня, завтра там? (Мак-Грегору) Что вы имеете в виду?
МАК-ГРЕГОР (Философ): Жизнь – краткий миг пред вечностью.
ДЖОННИ: А где мама вашей мамы?
МАК-ГРЕГОГР (Опять выдумывает, но уже сердито): Она в Вермонте, в маленьком городке, который называется Белая Река, но сердце её не здесь.
ДЖОННИ: Её бедное иссохшее сердце тоже в горах?
МАК-ГРЕГОР: Само собой в горах. Сынок, я умираю от жажды.
(Отец Джонни в ярости выскакивает на веранду, как будто только что вырвался из клетки. Он свирепо рычит на мальчика, словно тигр, которому приснился страшный сон.)
ОТЕЦ ДЖОННИ: Джонни, отвяжись от старика. Принеси ему кувшин воды, не то он свалится замертво. Где, чёрт возьми, твои манеры?
ДЖОННИ: Неужели нельзя расспросить о чём-нибудь интересном путешественника, раз представилась такая возможность?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Принеси старику воды, чёрт подери! Не стой, как истукан. Дай ему попить, говорю тебе, пока он не упал замертво.
ДЖОННИ: Сам принеси ему попить. Всё равно ты ничего не делаешь.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Я ничего не делаю? Ты же, Джонни, знаешь, что я сейчас сочиняю новую поэму.
ДЖОННИ: Откуда я могу это знать? Ты целыми днями торчишь на веранде с закатанными рукавами.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Сердито): Ну, ты должен знать. (Орёт) Ты же мой сын. (Изумлённо) Если не ты, то кто должен об этом знать?
МАК-ГРЕГОР (Весело): Добрый день. Ваш сын рассказал мне, какая ясная и прохладная погода бывает в ваших краях.
ДЖОННИ (Изумлён, но пытается осмыслить сказанное) (в сторону): Господи! Я ничего не говорил о погоде. Откуда он это взял?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Аристократ): Приветствую вас. Не желаете ли отдохнуть с дороги? Почту за честь разделить с вами наш скромный ужин.
МАК-ГРЕГОР (Реалист): Сэр, я проголодался. С удовольствием приму ваше предложение.
(Он направляется в дом. Джонни загораживает ему дорогу и смотрит снизу вверх).
ДЖОННИ (Романтик): Вы можете сыграть «Я пьян от взгляда твоих прекрасных очей». Я бы очень хотел послушать, как вы её исполняете. Это моя любимая песня. Я думаю, что она самая лучшая песня в мире.
МАК-ГРЕГОР (Само разочарование): Сынок, когда ты доживёшь до моих лет, то поймёшь, что песни это не главное, главное – это кусок хлеба.
ДЖОННИ (Уверенно): В любом случае, я очень хочу её услышать.
(Мак-Грегор заходит на веранду и пожимает руку отцу Джонни)
МАК-ГРЕГОР (Со значением): Меня зовут Джаспер Мак-Грегор. Я актёр.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Восторженно): Очень рад с вами познакомиться
(Тоном повелителя, отдающего приказ): Джонни, принеси мистеру Мак-Грегору кувшин воды.
(Джонни убегает за дом)
МАК-ГРЕГОР (Умирая от жажды, вздыхая, но, не смотря на это, искренне говорит правду): Славный мальчуган.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Как само собой разумеющееся): Такой же, как и я, гений.
МАК-ГРЕГОР (Хрипя от усталости): Я полагаю, вы его очень любите?
ОТЕЦ ДЖОННИ (С искренним восторгом): Мы так похожи… Он мне очень дорог… Вы обратили внимание на его живость?
МАК-ГРЕГОР (С искренним восторгом): Я бы сказал, что да.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Гордо и сердито): Я – такой же, хотя старый и не такой энергичный.
(Джонни прибегает с кувшином воды, который он передаёт старику. Старик расправляет плечи, поднимает голову, его ноздри растягиваются, он фыркает, глаза расширяются, он подносит кувшин к губам и выпивает одним глотком весь кувшин, в то время как Джонни и его отец смотрят на него с изумлением и восхищением. Старик глубоко вздыхает, обводит взглядом окружающий пейзаж, смотрит на небо, затем на уходящую вдаль Сан-Бенито Авеню, садится вечернее солнце).
МАК-ГРЕГОР (Задумчиво, печально, устало, мягко): Полагаю, я сейчас за пять тысяч миль от своего дома. А не съесть ли нам немного хлеба и сыра, чтобы поддержать тело и душу?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Наполеон): Джонни, беги в лавку и принеси буханку французского хлеба и фунт сыра.
ДЖОННИ (Грозно): Давай деньги!
ОТЕЦ ДЖОННИ (Не шевелясь, патетично и с гордостью): Ты же знаешь, у меня нет ни гроша, Джонни. Скажи мистеру Козаку, чтобы отпустил в кредит.
ДЖОННИ (Нехотя, но с осознанием сыновнего долга): Он не отпустит. Он уже устал давать нам кредиты. Он говорит, что мы не работаем и никогда не платим по счетам. Мы должны ему сорок центов.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Нетерпеливо, раздражённо): Пойди и убеди его. Ты знаешь, что это твоя работа.
ДЖОННИ (Защищая свою правоту): Он не станет слушать мои доводы. Он заявил, что ничего не желает слушать. Всё что ему нужно это сорок центов.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Наполеон): Иди туда и заставь его дать тебе буханку хлеба и сыр. (Мягко, умоляюще, льстиво) Ты сможешь это, Джонни.
МАК-ГРЕГОР (Нетерпеливый и голодный): Иди туда и скажи мистеру Козаку, чтобы дал тебе батон хлеба и фунт сыра, сынок.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Давай, Джонни. Ты ведь никогда не возвращался из этой лавки с пустыми руками. Через десять минут ты вернёшься с пищей, достойной короля. (Шутя сам с собой). Ну, или герцога какого-нибудь короля.
ДЖОННИ: Я не знаю. Мистер Козак говорит, что мы водим его за нос. Он хочет знать, чем ты занимаешься.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Сердито): Хорошо, пойди и скажи ему. (Герой). Мне нечего скрывать. Я пишу поэмы днём и ночью.
ДЖОННИ (Сдавшись): Хорошо, только я не думаю, что это произведёт на него впечатление. Он сказал, что ты сидишь дома целыми днями и не ищешь работу. Он сказал, что ты лентяй и нехороший человек.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Орёт): Ты пойдёшь туда и скажешь этому великодушному словаку, что он сумасшедший, Джонни. Ты пойдёшь туда и скажешь этому большому учёному и джентльмену, что твой отец – один из самых величайших неизвестных поэтов.
ДЖОННИ: Его это не тронет, папа. Но я пойду. Я сделаю всё, что в моих силах. У нас что, вообще ничего нет?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Насмешливо-трагически): Только попкорн. (К Мак-Грегору) Мы питаемся попкорном уже четыре дня подряд. Джонни, ты принесёшь хлеб и сыр, если хочешь, чтобы я, наконец, закончил эту длинную поэму.
ДЖОННИ: Я сделаю всё, что в моих силах.
МАК-ГРЕГОР: Не задерживайся слишком долго, Джонни. Я за пять тысяч миль от дома.
ДЖОННИ: Я буду бежать со всех ног, мистер Мак-Грегор.
ОТЕЙ ДЖОННИ (Дурачась): Если найдёшь по дороге деньги, помни, мы всё делим пополам.
ДЖОННИ (Радуясь шутке): Хорошо, Па.
(Джонни бежит по улице).
Бакалейная лавка мистера Козака. Мистер Козак спит, подперев щёку ладонью, когда в лавку вбегает Джонни. Мистер Козак поднимает голову. Это симпатичный, учтивый, серьёзный мужчина с большими светлыми старомодными усами. Он трясёт головой, пытаясь проснуться окончательно.
ДЖОННИ (Как всегда дипломатичен): Мистер Козак, если бы вы жили в Китае, не имея ни друзей, ни единого гроша за душой, наверное бы вы надеялись на то, что кто-нибудь даст вам хотя бы фунт риса.
МИСТЕР КОЗАК: Чего тебе?
ДЖОННИ: Я просто хочу немного поболтать. Вы бы ведь не теряли надежды, что кто-нибудь из ваших собратьев окажет вам посильную помощь, так ведь?
МИСТЕР КОЗАК: Сколько у тебя денег?
ДЖОННИ: Речь не о деньгах, мистер Козак. Я говорю о Китае.
МИСТЕР КОЗАК: Ничего об этом не знаю.
ДЖОННИ: Как бы вы чувствовали себя в Китае в такой ситуации, мистер Козак?
МИСТЕР КОЗАК: Не знаю, Джонни. Что мне делать в Китае?
ДЖОННИ: Ну, допустим, что вы туда поехали. И оказались голодным за пять тысяч миль от дома. И ни одного друга вокруг. Неужели бы вы не питали надежду, что хоть кто-нибудь подарит вам фунт риса, мистер Козак?
МИСТЕР КОЗАК: Полагаю, что нет. Но ты не в Китае, Джонни, и твой папаша тоже. Почему бы вам с папашей не встать и не заняться каким-нибудь делом, чтобы заработать себе на хлеб. Вы можете начать прямо сейчас. Я больше не буду отпускать вам овощей в кредит, потому что знаю, что вам нечем расплатиться.
ДЖОННИ: Мистер Козак, вы не правильно меня поняли. Сейчас 1914 год, а не 1913. И я говорю не о каких-то овощах. Я говорю о добрых людях, которые окружают вас в Китае, когда вы умираете от голода.
МИСТЕР КОЗАК: Здесь не Китай. Вам нужно работать, чтобы выжить в этой стране. В Америке все работают.
ДЖОННИ: Мистер Козак, предположим, что вам, чтобы выжить в этом мире, нужны всего лишь буханка хлеба и фунт сыра. Неужели вы не решились бы попросить их у христианских миссионеров?
МИСТЕР КОЗАК: Не решился бы. Мне было бы стыдно.
ДЖОННИ: Даже если бы вы знали, что вернёте им две буханки хлеба и два фунта сыра вместо одного? Даже тогда, мистер Козак?
МИСТЕР КОЗАК: Даже тогда.
ДЖОННИ: Но это не правильно, мистер Козак. Это пораженческие настроения, и вы знаете это. Ведь в этом случае вы умрёте. В Китае вы бы умерли, мистер Козак.
МИСТЕР КОЗАК: Ну, если бы, да кабы. Ты и твой папаша должны заплатить за хлеб и сыр. Почему бы твоему папаше не встать и не найти работу?
ДЖОННИ (Решает сменить тактику): Как ваши дела, мистер Козак?
МИСТЕР КОЗАК: Отлично, Джонни. А твои?
ДЖОННИ: Лучше не бывает, мистер Козак. Как детишки?
МИСТЕР КОЗАК: Прекрасно, Джонни. Стефан уже начал ходить.
ДЖОННИ: Великолепно! А как Анжела?
МИСТЕР КОЗАК: Анжела начала петь. А как твоя бабушка?
ДЖОННИ: Прекрасно. Она тоже начала петь. Она говорит, что лучше быть оперной певицей, чем королевой Англии. А как ваша жена Марта, мистер Козак?
МИСТЕР КОЗАК: Превосходно.
ДЖОННИ: Не могу выразить, как я рад, что все ваши домашние в добром здравии. Я знаю, что Стефан когда-нибудь станет великим человеком.
МИСТЕР КОЗАК: Надеюсь. Я собираюсь отправить его в университет, чтобы он получил шанс, которого не было у меня. Я не хочу, чтобы он тоже испытывал нужду всю свою жизнь.
ДЖОННИ: Я верю в Стефана, мистер Козак.
МИСТЕР КОЗАК: Что тебе надо, Джонни, и сколько у тебя денег?
ДЖОННИ: Мистер Козак, вы же знаете, что я хожу сюда не за покупками. Вы же знаете, как мне всегда нравились умные беседы с вами. (Торопливо, просяще) Дайте мне буханку французского хлеба и фунт сыра.
МИСТЕР КОЗАК: Плати наличными, Джонни.
ДЖОННИ: А Эстер? Как ваша прекрасная дочь Эстер?
МИСТЕР КОЗАК: Чудесно, но тебе, Джонни, придётся заплатить. Ты и твой папаша самые худшие граждане этой страны.
ДЖОННИ: Я рад, что у Эстер всё хорошо, мистер Козак. А к нам пожаловал Джаспер Мак-Грегор. Он – великий актёр.
МСИТЕР КОЗАК: Никогда о таком не слышал.
ДЖОННИ: И бутылочку пива для мистера Мак-Грегора.
МИСТЕР КОЗАК: Я не могу дать тебе бутылку пива.
ДЖОННИ: Уверен, что можете.
МИСТЕР КОЗАК: Не могу. Я дам тебе буханку французского хлеба и фунт сыра, но это всё. А чем занимается твой папаша, когда он работает, Джонни?
ДЖОННИ: Мой отец пишет поэму, мистер Козак. Это единственная работа, которую он выполняет. Он один из величайших поэтов в мире.
МИСТЕР КОЗАК: И когда он получит деньги?
ДЖОННИ: Он никогда не получает денег. Один пирог два раза не съешь.
МИСТЕР КОЗАК: Мне не нравятся подобного рода занятия. Почему твой папаша не работает, как все нормальные люди, Джонни?
ДЖОННИ: Он работает больше, чем кто бы то ни было. У моего отца работа в два раза труднее, чем у обычного человека.
(Мистер Козак даёт Джонни буханку французского хлеба и фунт сыра)
МИСТЕР КОЗАК: Итого, вы мне должны пятьдесят пять центов, Джонни. Я последний раз отпускаю тебе в кредит, больше этого не будет.
ДЖОННИ (В дверях): Скажите Эстер, что я её люблю.
(Джонни выбегает из магазина. Мистер Козак подпрыгивает, пытаясь прихлопнуть муху, промахивается, опять подпрыгивает, опять промахивается, и, сконцентрировав на этом все свои усилия, он гоняется за мухой по всей лавке, подпрыгивая изо всех сил).
Дом. Отец Джонни и старик смотрят на улицу, ожидая появления Джонни с едой. Его бабушка стоит на крыльце в ожидании провизии.
МАК-ГРЕГОР: Я думаю, ему удалось достать еду.
ОТЕЦ ДЖОННИ (С гордостью): Конечно, ему удалось. (Он машет рукой старухе, стоящей на крыльце, та бежит и садится за стол. Джонни подбегает к отцу и Мак-Грегору). Я знал, что он сделает это
МАК-ГРЕГОР: Я тоже.
ДЖОННИ: Он сказал, что мы должны ему пятьдесят пять центов. Он сказал, что больше нам в кредит ничего не отпустит.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Это его мнение. О чём вы говорили?
ДЖОННИ: Сначала я рассказал о том, что значит быть голодным и стоять на пороге смерти где-нибудь в Китае. Потом поспрашивал о его семье.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Как они?
ДЖОННИ: Прекрасно. Однако, я не нашёл денег. Ни пенни.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Ничего. Деньги это ещё не всё. (Они входят в дом).
Гостиная. Все сидят за столом после ужина.
Мак-Грегор подбирает со стола крошки, которые деликатно кладёт себе в рот. Он обводит взглядом комнату в надежде обнаружить ещё что-нибудь съедобное.
МАК-ГРЕГОР: Там наверху зелёная банка, Джонни. Что в ней?
ДЖОННИ: Стеклянные шарики.
МАК-ГРЕГОР: А этот шкаф, Джонни. Там есть что-нибудь съестное?
ДЖОННИ: Сверчки.
МАК-ГРЕГОР: А этот большой кувшин, там, в углу, Джонни. Может там что-нибудь вкусненькое?
ДЖОННИ: Там у меня уж.
МАК-ГРЕГОР: Что ж, я б с удовольствием закусил варёным ужом на дорожку, Джонни.
ДЖОННИ (Большой защитник животных): Этого нельзя делать ни в коем случае, мистер Мак-Грегор.
МАК-ГРЕГОР: Почему нет, Джонни? Почему, чёрт возьми, нет, сынок? Я слышал, что прекрасные жители Борнео едят змей и кузнечиков. У вас тут где-нибудь есть хотя бы полдюжины жирных кузнечиков, Джонни?
ДЖОННИ: Только четыре.
МАК-ГРЕГОР: Ну так поймай их, сынок, и мы наедимся вволю. А потом я сыграю тебе «Я пьян от взгляда твоих прекрасных очей». Я очень голоден, Джонни.
ДЖОННИ: Я тоже, но я не хочу, чтобы убивали ни в чём неповинных животных. Они тоже имеют право жить, как и мы.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Мак-Грегору): Как на счёт того, чтобы немного помузицировать? Я думаю, это доставит удовольствие мальчику.
ДЖОННИ (Вскакивая): Точно, мистер Мак-Грегор!
МАК-ГРЕГОР: Хорошо, Джонни. Хлеб. Хлеб. Господи, как же это дико, когда в душе такой разлад.
(Мак-Грегор берёт трубу и начинает играть. Он играет так громко, красиво и скорбно, как никто другой не смог бы сыграть на трубе. Восемнадцать соседей собираются перед домом и, когда музыка стихает, приветствуют трубача одобряющими возгласами.)
ОТЕЦ ДЖОННИ (В восторге от игры): Я хочу представить вас людям. (Они выходят на крыльцо).
Дом. Перед ним стоит толпа, смотрящая на Отца Джонни, Мак-Грегора и Джонни.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Дорогие соседи и друзья. Я хочу представить вам Джаспера Мак-Грегора, величайшего трагика нашего времени. (Пауза). Я так думаю.
МАК-ГРЕГОР (Актёр): Я помню своё первое появление в Лондоне в 1851 году, как будто это было вчера. Я был четырнадцатилетним мальчишкой из трущоб Глазго. Впервые я появился на сцене в роли курьера в пьесе, название которой я, к сожалению, забыл. У меня не было слов, но побегать пришлось много: от чиновника к чиновнику, от любовника к любовнице, туда-сюда, снова и снова.
РАФ ЭПЛИ, ПЛОТНИК (Деликатно прерывая оратора): Сыграйте что-нибудь ещё, мистер Мак-Грегор.
МАК-ГРЕГОР: У вас дома есть яйца?
РАФ ЭПЛИ: Конечно. У меня их целая дюжина.
МАК-ГРЕГОР: Не будете ли вы так добры, принести одно яичко? Когда вы вернётесь, я так вам сыграю, что ваше сердце будет выпрыгивать от горя и радости.
РАФ ЭПЛИ: Я уже бегу.
(Уходит).
МАК-ГРЕГОР (К собравшимся): Друзья мои, я с удовольствием сыграл бы для вас ещё одну песню на этом чудесном инструменте, но я сильно утомлён долгим путешествием. Если вы будете так добры, сходите домой и принесёте мне немного еды, то тогда я воспряну духом и сыграю вам такую песню, которая навсегда изменит ваш образ жизни и образ мыслей к лучшему.
(Люди расходятся. Последней уходит Эстер Козак, которая прослушала речь до конца. Мак-Грегор, Отец Джонни и Джонни молча сидят на ступеньках. Люди один за другим приносят еду Мак-Грегору: яйца, колбасу, зелёный лук, пару сортов сыра, масло, хлеб двух сортов, варёный картофель, свежие помидоры, дыню, чай и много ещё чего съестного).
МАК-ГРЕГОР: Спасибо, друзья мои, спасибо.
(Он молча встаёт, дожидается абсолютной тишины, распрямляет плечи, весь его вид выражает одержимость. Он подносит трубу к губам, но быстрое и шумное возвращение Эстер Козак прерывает его. Когда вновь наступает тишина, он играет «Моё сердце в горах, мой сердце не здесь». Люди плачут, встают на колени, поют хором и расходятся. Мак-Грегор оборачивается к отцу и сыну).
(Торжественно) Сэр, если вам всё равно, я хотел бы пожить у вас какое-то время.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Удивлённо и восхищённо) Сэр, мой дом – ваш дом.
(Они идут в дом).
Гостиная. Восемнадцать дней спустя. Мак-Грегор лежит на полу лицом вверх и спит. Тихонько входит Джонни и всех огладывает. Его отец сидит за столом и пишет стихи. Бабушка качается в кресле-качалке. Раздаётся стук в дверь. Все, кроме Мак-Грегора вскакивают и кидаются к двери.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Прислушиваясь): Кто там?
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Я ищу Джаспера Мак-Грегора, актёра.
ОТЕЦ ДЖОННИ: А что вам надо?
ДЖОННИ: Папа, может ты его впустишь, а потом расспросишь?
ОТЕЦ ДЖОНИИ: Ах да, конечно. Простите меня. Входите.
(Молодой человек входит)
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Меня зовут Филипп Кармайкл. Я из Дома престарелых. Меня прислали привезти мистера Мак-Грегора домой.
МАК-ГРЕГОР (Просыпаясь и садясь на полу): Домой? Что вы имеете в виду? (Орёт) Мой дом за пять тысяч миль отсюда! Был и будет! Кто этот молодой человек?
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Мистер Мак-Грегор. Моё имя Филипп Кармайкл. Я из Дома престарелых. Меня отправили привезти вас обратно. Мы ставим ежегодное представление через две недели. Вам предназначена главная роль.
МАК-ГРЕГОР (Поднимаясь при помощи Джонни и его отца): Что за роль? Я уже не могу играть молодых авантюристов.
МОЛДОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Роль короля Лира, мистер Мак-Грегор. Превосходная для вас роль.
МАК-ГРЕГОР (Актёр, вновь получивший работу): Прощайте, мои любимые друзья!
(Оборачиваясь на крыльце)
Никогда и нигде я не имел чести и удовольствия общаться по душам с более возвышенными, прекрасными и приятными людьми, чем вы. Прощайте.
(Старик и Молодой Человек покидают дом. Царит тишина, наполненная печалью и одиночеством).
ОТЕЦ ДЖОННИ (Голодный и крикливый): Джонни, иди в магазин к мистеру Козаку и принеси что-нибудь поесть. Я знаю, ты сможешь это, Джонни. Принеси что-нибудь.
ДЖОННИ (Голодный, крикливый и злой): Мистер Козак требует восемьдесят пять центов. Он ничего не даст нам без денег.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Иди туда, Джонни. Я знаю, ты можешь сделать так, чтобы этот достойный словацкий джентльмен дал нам немного еды.
ДЖОННИ (В отчаянии): У-у-у, папа.
ОТЕЦ ДЖОННИ (В негодовании): Что? Ты, мой сын, и в таком унылом настроении? Давай! Я боролся, когда ты ещё не родился. А когда родился, мы боролись вместе, и мы будем бороться вместе до конца. Люди любят стихи, но они не знают, что это такое. Ничто не остановит нас! Иди и добудь нам немного еды.
ДЖОННИ: Хорошо, папа. Я сделаю всё, что смогу.
(Бежит к двери).
Дом. На нём вывеска «Сдаётся в аренду». Позднее ноябрьское утро 1914 года. Близящаяся зима. Высоко в небе курлычет клин лебедей улетающих на юг. Джонни сидит на крыльце, подперев рукой подбородок. Он слушает гусей. Слушает внимательно, потом вскакивает на ноги и долго провожает взглядом улетающий клин. Наконец, курлыканье журавлей затихает. Джонни возвращается и садится на ступеньки крыльца. Когда встаёт солнце, на его лице появляется огромная сияющая улыбка. С прищуром он смотрит на лучи утреннего солнца, как будто это его лучшие друзья, которых он понимает с полуслова. Свет становится всё ярче, и это превращается в игру между Джонни и восходящим солнцем. Игру похожую на музыку, которая захватывает всё его существо. Он поднимает руки и начинает весело кувыркаться. Затем он бежит вокруг дома и, почти танцуя, возвращается на старое место.
Товарный поезд проходит неподалёку. Но, видимо, пустой.
Светает.
Газетчик проходит, насвистывая. Типичный для маленького городка газетчик: мальчик, тринадцати лет от роду. Он полон той серьёзности и достоинства, которые присущи людям, занятым делом. Его сумка пуста. Ночь закончилась. Он сделал свою дневную выручку, а газеты остались лежать под дверями читателей. Наступил новый день. Два часа газетчик ходил по тёмным улицам, теперь он идёт, насвистывая мягкую и простенькую мелодию. Это мелодия его собственного сочинения. Это мелодия нового дня.
ДЖОННИ (Сбегая со ступенек): Привет!
МАЛЬЧИК (Останавливаясь): Привет.
ДЖОННИ: Что это за песня?
МАЛЬЧИК: Какая песня?
ДЖОННИ: Ну, которую ты насвистывал.
МАЛЬЧИК: Я насвистывал?
ДЖОННИ: Конечно. А ты не знал?
МАЛЬЧИК: Ну, я всегда что-нибудь насвистываю.
ДЖОННИ: Так что это за мелодия?
МАЛЬЧИК: Я не знаю.
ДЖОННИ: Как бы я хотел уметь свистеть.
МАЛЬЧИК: Каждый умеет свистеть.
ДЖОННИ: Я не умею. Покажи, как ты это делаешь.
МАЛЬЧИК: Да тут нечего показывать. Просто свищу и всё.
ДЖОННИ: Как?
МАЛЬЧИК: Да вот так (Он свистит некоторое время, импровизируя и очень стараясь).
ДЖОННИ (С восхищением): Вот бы мне так научиться!
МАЛЬЧИК (Любезно, стараясь произвести хорошее впечатление): Проще простого. Вот послушай.
(Он насвистывает мелодию, изменяя тональность).
ДЖОННИ: А меня можешь научить?
МАЛЬЧИК: Этому не научишь. Просто свисти и всё. Вот послушай ещё.
(Он насвистывает короткую мелодию, громко, но не слишком, как это делают все газетчики).
ДЖОННИ (Пытается свистеть): Вот так?
МАЛЬЧИК: Неплохо для начала. Продолжай в том же духе, и скоро твои губы сами начнут вытягиваться в нужную форму, прежде чем ты начнёшь свистеть.
ДЖОННИ: Честно?
МАЛЬЧИК: Честно.
ДЖОННИ: А твоя мама умерла?
МАЛЬЧИК: Да, а как ты узнал?
ДЖОННИ: Моя мама тоже умерла.
МАЛЬЧИК: Да?
ДЖОННИ (Со вздохом): Да. Она умерла.
МАЛЬЧИК: Я не помню своей мамы. А ты свою маму помнишь?
ДЖОННИ: Я смутно помню её. Хотя иногда вижу во сне.
МАЛЬЧИК: Я раньше тоже видел её во сне.
ДЖОННИ: А теперь она тебе не снится?
МАЛЬЧИК (Разочарованно): А-а-ах-аххх. А что дают тебе эти сны?
ДЖОННИ: Моя мама очень красивая.
МАЛЬЧИК: Да, я знаю. Я помню. А у тебя есть папа?
ДЖОННИ (С гордостью): Конечно. Он сейчас спит дома.
МАЛЬЧИК: А мой папа тоже умер.
ДЖОННИ: И папа тоже?
МАЛЬЧИК (Сухо): Да.
(Они начинают перебрасывать друг другу старый теннисный мяч).
ДЖОННИ: А есть у тебя ещё кто-нибудь?
МАЛЬЧИК: У меня есть тётя, но в действительности она мне не тётя. Меня взяли из приюта. Я ведь усыновлённый.
ДЖОННИ: Что такое приют?
МАЛЬЧИК: Ну, это место, где живут дети, у которых нет ни мамы, ни папы, до тех пор, пока их кто-нибудь не усыновит.
ДЖОННИ: А что это значит, усыновить?
МАЛЬЧИК: Это когда кто-нибудь, кто хочет иметь мальчика или девочку, приезжает в приют, выбирает кого-нибудь из детей и увозит с собой. Если тебя выбирают, то ты уезжаешь с этими людьми и остаёшься у них жить.
ДЖОННИ: И тебе это понравилось?
МАЛЬЧИК: Это замечательно.
(Мальчик откладывает мячик в сторону)
ДЖОННИ: Как тебя зовут?
МАЛЬЧИК: Генри, а тебя?
ДЖОННИ: Джонни.
МАЛЬЧИК: Хочешь газету? Тут про войну в Европе.
ДЖОННИ: У меня нет денег. Мы не богаты. И не работаем. Мой папа пишет поэму.
МАЛЬЧИК (Подавая Джонни экстренный выпуск): О, пустяки. А у вас когда-нибудь бывают деньги?
ДЖОННИ: Иногда. Как-то раз я нашёл квотер*. Он лежал на дорожке прямо передо мной. А мой папа получил однажды чек из Нью-Йорка на десять долларов. Мы купили курицу, много марок, бумаги и конвертов. Правда курица не неслась, и моей бабушке пришлось её убить. Она сварила нам из неё обед. А ты когда-нибудь ел курицу?
МАЛЬЧИК: Конечно. Я думаю раз шесть, или семь.
ДЖОННИ: Чем ты будешь заниматься, когда вырастешь?
МАЛЬЧИК: Ха! Не знаю. Я не знаю, чем я буду заниматься.
ДЖОННИ (С гордостью): А я собираюсь стать поэтом, как мой папа. Он так сказал.
МАЛЬЧИК: Я полагаю, что и дальше буду разносить газеты. (Собираясь уходить). Ну ладно. Пока.
ДЖОННИ: Ты больше сюда не придёшь?
МАЛЬЧИК: Я хожу здесь каждое утро в одно и то же время. Хотя тебя раньше здесь не видел.
ДЖОННИТ (Улыбаясь): Я спал, а затем проснулся, и спать мне больше не хотелось. Захотелось встать и пойти на улицу. Мне снилась мама.
МАЛЬЧИК: Возможно, мы ещё увидимся утром, если тебе снова не захочется спать.
ДЖОННИ: Надеюсь. Пока.
МАЛЬЧИК: Пока. Продолжай тренироваться и скоро засвистишь и даже не заметишь этого.
(Мальчик удаляется, насвистывая. Джонни бросает на крыльцо папку с бумагами и усаживается на неё. На крыльцо выходит его бабушка с веником и начинает подметать)
БАБУШКА ДЖОННИ (По-армянски, ибо это единственный язык, который она знает, за исключением турецкого, курдского и арабского, которых в округе не знает, пожалуй, никто): Как ты себя чувствуешь, милый?
ДЖОННИ (Понимая по-армянски, но говоря при этом с трудом, он отвечает по-английски): Прекрасно.
БАБУШКА ДЖОННИ: А как твой папа?
ДЖОННИ: Не знаю. (Громко кричит отцу) Эй, Па! Как ты? (Пауза. Ещё громче) Па! (Пауза. Тишина). Я думаю, он спит.
БАБУШКА ДЖОННИ: А деньги есть?
ДЖОННИ: Деньги? (Качает головой) Нет.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Из глубины дома): Джонни?
ДЖОННИ (Вскакивая): Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Ты меня звал?
ДЖОННИ: Да. Как ты?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Прекрасно, Джонни. А ты?
ДЖОННИ: Отлично, Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Это всё, зачем ты меня разбудил?
ДЖОННИ (Бабушке): Он в порядке. (Громко своему отцу) Старая леди хотела знать, как ты.
ОТЕЦ ДЖОННИ (По-армянски старой леди): Доброе утро, Ма. (По-английски Джонни) Что значит старая, она не такая старая.
ДЖОННИ: Я не имею в виду старая. Ты знаешь, что я имею в виду.
(Отец Джонни сходит с крыльца, застёгивая свою рубашку, кивает старухе и смотрит сквозь прищуренные глаза на солнце. Затем улыбается, как это делает Джонни, вытягивается всем телом, глядя на солнце, и подпрыгивает, пытаясь сделать сальто. Однако это у него плохо получается, и он падает на спину).
ДЖОННИ: Тебе надо больше тренироваться, Па. Ты всё время сидишь.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Лёжа на спине): Джонни, твой отец великий поэт. Я не могу делать сальто так же хорошо, как ты, но если ты хочешь знать, какой я атлет, прочитай стихи, которые я написал вчера.
ДЖОННИ: Она действительна хорошая, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Хорошая?!
(Вскакивает на ноги, как заправский акробат).
Она великая. Я собираюсь отправить её в «Атлантический ежемесячник».
ДЖОННИ: Ой, я забыл, Па. Там газета на крыльце.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Поднимаясь на крыльцо): Ты имеешь в виду утренняя газета, Джонни?
ДЖОННИ: Ага.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Замечательно, это приятный сюрприз. Где ты её откопал?
ДЖОННИ: Мне её Генри дал.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Генри? Кто такой Генри?
ДЖОННИ: Это мальчик, у которого нет ни мамы, ни папы. А ещё он умеет дивно свистеть.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Поднимает газету и разворачивает её): Это весьма любезно с его стороны.
(Полностью уходит в чтение заголовков).
БАБУШКА ДЖОННИ (Обращаясь к ним обоим, к самой себе и ко всему миру): А где тот человек?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Погружён в чтение): Хмм?
ДЖОННИ: Какой?
БАБУШКА ДЖОННИ: Ты знаешь. Тот старик, который играл на трубе.
(Она изображает жестами игру на трубе).
ДЖОННИ: А, мистер Мак-Грегор? Он вернулся в дом престарелых.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Читает газету): Австрия. Германия. Франция. Англия. Россия. Цеппелин. Подводные лодки. Танки. Пулемёты. Бомбы. (Трясёт головой). Да они все снова спятили.
БАБУШКА ДЖОННИ (Укоризненно обращается к Джонни): Почему ты не говоришь по-армянски, мальчик мой?
ДЖОННИ: Я не умею говорить по-армянски.
ОТЕЦ ДЖОННИ (К Джонни): В чём дело?
ДЖОННИ: Она хочет знать, где мистер Мак-Грегор.
БАБУШКА ДЖОННИ (К отцу Джонни): Так где он?
ОТЕЦ ДЖОННИ (По-армянски): Он вернулся в дом престарелых.
БАБУШКА ДЖОННИ (Печально покачивая головой): Ахах, бедный старый арестант.
ДЖОННИ: Это что, как тюрьма, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Я этого не знаю наверняка, Джонни.
БАБУШКА ДЖОННИ (Говорит сердито, совсем как её сын и внук, когда они чем-то раздражены): Почему он не возвращается обратно, чтобы остаться здесь. Ведь здесь ему лучше.
(Она уходит в дом).
ДЖОННИ: Действительно, Па. А почему бы мистеру Мак-Грегору не вернуться сюда? Он же может здесь жить?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Когда ты стар, Джонни, и у тебя нет ни родных, ни денег… Я думаю, ты прав.
ДЖОННИ: Я иногда скучаю по нему. А ты, Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Сказать по правде, Джонни, я тоже.
ДЖОННИ: Я его всегда вспоминаю. Особенно его музыку. И то, как он пьёт воду.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Он великий человек.
ДЖОННИ: А действительно его сердце, как он говорит, в горах?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Ну, это не совсем так.
ДЖОННИ: А действительно его дом в пяти тысячах миль отсюда?
ОТЕЦ ДЖОННИ: По крайней мере, не ближе.
ДЖОННИ: Как ты думаешь, он попадёт снова домой, хотя бы на несколько дней.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Он старый человек, Джонни. Он вернётся домой.
ДЖОННИ: Ты имеешь в виду, что он купит билет на поезд или корабль и вернётся туда, в горы?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Нет, Джонни. Всё обстоит несколько иначе. Он умрёт.
ДЖИННИ: И это единственный способ для человека, попасть домой?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Единственный.
(Всё это время Отец Джонни листает газету, а Джонни ходит вокруг, проделывая разные акробатические трюки: прохаживается по перилам крыльца, спрыгивает вниз, крутит сальто, стоит на голове и так далее. Некоторые вопросы он задаёт стоя на голове. Вдалеке слышен свист).
ДЖОННИ (Восторженно): Папа, это мистер Вилли, почтальон.
(Отец Джонни вскакивает, роняя газету).
ДЖОННИ: Как ты думаешь, мы получим письмо с чеком из Нью-Йорка?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Не знаю, сынок.
(Мистер Вилли подкатывает на велосипеде. Он едва не сбивает отца Джонни)
МИСТЕР ВИЛЛИ (Слезая с велосипеда так, как будто это лошадь): Доброе утро, мистер Александер.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Доброе утро, мистер Вилли.
ДЖОННИ: Для нас что-нибудь есть, мистер Вилли.
МИСТЕР ВИЛЛИ (Вытаскивает из сумки пачку писем, стягивает тесьму, и просматривает их): Та-ак, Джонни, сейчас посмотрим. Кажется, что-то было для твоего папаши.
ДЖОННИ: Из Нью-Йорка?
МИСТЕР ВИЛЛИ (Вытаскивает толстый конверт): Да, Джонни. Ну-с, мистер Александер, кажется снова зима на носу. Гуси сегодня утром потянулись на юг.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Взволнованно, напряженно, но при этом стараясь выглядеть равнодушно): Да, я знаю. (В сторону): Я знаю, я знаю.
ДЖОННИ: Если я когда-нибудь получу письмо из Нью-Йорка, я обязательно сохраню его.
МИСТЕР ВИЛЛИ (Он хочет немного поболтать): Как идут дела, мистер Александер?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Успешно работаю. Спасибо, мистер Вилли.
ДЖОННИ: Мой папа был однажды в Нью-Йорке. Да, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Да, Джонни, был. Как семья, мистер Вилли?
МИСТЕР ВИЛЛИ: Все хорошо, за исключением Джо, младшенького. Он всё время плачет. А единственное, чего я не могу перенести, это детский плач. Я не знаю почему, но у меня в таких случаях всё идёт кувырком. Когда Джо плачет, я говорю себе: ну что за жизнь такая!?
ДЖОННИ: Мне кажется, что я попаду в Нью-Йорк только перед самой своей смертью.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Ничего, мистер Вилли. Скоро он перестанет так часто плакать.
МИСТЕР ВИЛЛИ: Я надеюсь. Чем скорее, тем лучше.
(Он уходит, унося конверт)
До свидания, мистер Александер, до свидания, Джонни.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Мистер Вилли!
(Мистер Вилли передаёт ему конверт. Они прощаются, и мистер Вилли укатывает на велосипеде. Отец Джонни держит конверт перед собой, не решаясь открыть его)
ДЖОННИ (Нетерпеливо): Ну же, Па. Давай, открой его. Чего ты ждёшь?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Сердито): Джонни, я боюсь. Я не могу понять, как я, твой отец, могу ещё бояться.
ДЖОННИ: Ты ничего не боишься, Па. Откуда это пришло?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Из «Атлантического ежемесячника». Помнишь те стихи, которые я написал, когда здесь жил мистер Мак-Грегор?
ДЖОННИ: Может быть, они купили стихи?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Купили, как же. Они не покупают поэзию, Джонни. Они только пугают тебя до смерти. (Читает своё имя на конверте со смесью торжества, страха и нескрываемой ярости). Бен Александер, 2226 Сан Бенито Авеню, Фресно, Калифорния.
ДЖОННИ: Это же тебе, Па. Почему ты не откроешь его?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Рычит): Я боюсь, я же сказал тебе. Мне страшно и стыдно. Это были великие стихи. Как же так получается, что я боюсь?
ДЖОННИ (С вызовом): Не бойся, Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Сердито): Ну почему люди охочи до всякой ерунды, и пренебрегают истинно ценными вещами? Почему они любят то, что несёт смерть, а не то, что дарует жизнь? Я не понимаю этого. Ни для кого нет надежды.
ДЖОННИ: Это так, Па. (Яростно) Да провались он, этот «Атлантический ежемесячник»!
ОТЕЦ ДЖОННИ (Сердито): Джонни, уйди. Уйди, пожалуйста.
(Джонни уходит за дом, возвращается, смотрит на отца и снова исчезает, понимая, что сейчас лучше не показываться на глаза).
(Понятно, что отец Джонни знает, что «Атлантический ежемесячник» возвратил его стихи. И так же понятно, что он не хочет в это верить. И понятно, что это великие стихи, потому что он сам великий человек. Он ходит взад-вперёд, как тигр в клетке. Кажется, он говорит со всем миром, хотя губы его не двигаются. В конце концов, он в ярости разрывает конверт. Конверт падает. Он разворачивает рукопись. Плотная обёрточная бумага летит на крыльцо. Он стоит, высокий и гордый, и читает самому себе стихи, бережно переворачивая страницы.)
ОТЕЦ ДЖОННИ (Яростно): О, глупцы, несчастные сумасшедшие глупцы.
(Он сидит на ступеньках крыльца, обхватив лицо руками. Рукопись лежит рядом. Через несколько минут ударом ноги он скидывает рукопись на землю. Снова берёт газету и просматривает заголовки.)
(Он говорит сам с собой. Сначала тихо, затем всё громче и громче с нарастающей яростью в голосе.)
Давайте, убивайте друг друга. Объявляйте войны. Уничтожайте людей тысячами. Разрывайте их несчастные сердца, несчастные души, несчастные тела. Уродуйте их. Лишайте их мечты. Ввергайте их в ужас. Искажайте их лица ненавистью друг к другу. Смешайте с грязью легенду, вы, маньяки, чьё величие измеряется количеством разрушенного вами.
(Джонни незаметно появляется из-за угла. Он стоит потрясённый и слушает отца. Небо начинает темнеть).
Вы обманываете весь мир. Вы, жалкие пройдохи.
(Он встаёт и грозит пальцем невидимым собеседникам).
Давайте. Палите из своих жалких ружьишек. Вам всё равно ничего не удастся уничтожить.
(Спокойно улыбающийся). Поэты всегда будут жить в этом мире.
(Медленно гаснет свет).
Тот же дом. Небо тёмное, как перед бурей. Внезапно раздаются тяжёлые раскаты грома. Короткая вспышка молнии. Отец Джонни сидит на крыльце, улыбаясь глупой, трагической улыбкой всеми покинутого одинокого человека. Всё то же: рукопись стихов на земле, конверт на крыльце, газета. Прошло лишь несколько часов.
ОТЕЦ ДЖОННИ (По-дурацки трясёт головой, не желая признавать случившееся): Джонни. (Пауза. Чуть громче). Джонни. (Пауза. Мягче). Джонни. (Орёт). Джонни!
(Мальчик робко появляется из-за угла и становится перед отцом).
(Его отец подымает глаза. В них огонь, вызов, упрямство, горечь, сила).
ОТЕЦ ДЖОННИ (Нежно, но вместе с тем в его голосе чувствуется огромная сила): Ты уже завтракал?
ДЖОННИ (Робко): Я не голоден, Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Ступай в дом и поешь.
ДЖОННИ: Я не голоден.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Делай, что я тебе говорю.
ДЖОННИ: Я не буду есть, пока ты тоже не будешь.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Я не голоден.
ДЖОННИ: Я схожу к мистеру Козаку, может что-нибудь удастся у него получить.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Он унижен. Берёт мальчика за руку): Нет, Джонни (Он делает паузу, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы объяснить ситуацию).
Джонни. Я думал, что мы получим немного денег. Я не знал, что всё так обернётся. Иди в дом и поешь.
ДЖОННИ (Поднимаясь по ступенькам): Ты тоже иди есть.
(Он входит в дом)
(Беззвучная вспышка молнии)
(К дому подходят человек в деловом костюме и молодые супруги с ребёнком, который сидит на руках у матери).
АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ: Вот этот дом. Всего шесть долларов в месяц. Не слишком привлекателен снаружи, но зато надежно защищает от дождя и холода.
(Отец Джонни смотрит на визитёров. Его взгляд холоден).
АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ (Подходит к отцу Джонни и протягивает ему руку, в то время как стоят поодаль): Помните меня? Это я повесил табличку «Сдаётся».
ОТЕЦ ДЖОННИ (Поднимаясь): Я помню. Здравствуйте.
АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ (Смущённо): Видите ли… Мистер Кори, владелец дома, сейчас в отъезде, а эти люди ищут подходящее жильё. Прямо сейчас.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Конечно. Я могу съехать в любое время. Кстати, как у них с мебелью?
АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ (Оборачиваясь к бедной семье): У вас есть мебель?
МУЖ: Нет.
ОТЕЦ ДЖОНИИ (Обращаясь к супругам): Вы можете использовать мою. Мебели не так много, но она в неплохом состоянии. Имеется также отличная печка.
ЖЕНА (С достоинством бедняков): Мы бы не хотели пользоваться вашей мебелью.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Всё в порядке. Я не платил за наём три месяца и оставляю мебель в счёт долга.
(Агент по недвижимости пытается что-то сказать).
ОТЕЦ ДЖОННИ: Всё в порядке. К сожалению, у меня нет 18 долларов. Мебель стоит значительно дороже. Вы можете оставить мебель этим людям, пока не вернётся мистер Кори. (Обращаясь к семье) Хотите осмотреть дом?
МУЖ: Да нет. Всё в порядке
АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ (Решительно): Тогда договорились. (Обращаясь к новым жильцам) Арендная плата – 6 долларов в месяц. Воду оплачиваем мы.
ОТЕЦ ДЖОННИ (К новым жильцам): Вы можете въехать в любое время.
МУЖ: Большое спасибо. Мы вернёмся сегодня к вечеру, либо завтра.
(Они уходят как раз в тот момент, когда из дома выходит Джонни с тарелкой, на которой лежат два кусочка хлеба и небольшая кисть винограда).
ДЖОННИ: Кто эти люди?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Так, проходили мимо.
ДЖОННИ: А о чём вы говорили?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Да так, ни о чём, Джонни.
ДЖОННИ (Кричит сердито): Не терзайся так, Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Оборачивается и смотрит на мальчика с любовью, восторгом, нежностью, печально при этом улыбаясь): Я не терзаюсь, Джонни. Пусть будет, как будет. Бог им всем судья.
ДЖОННИ (Лукаво): Тогда всё в порядке. Давай завтракать.
(Он ставит тарелку на верхнюю ступеньку, садится рядом, и они начинают есть. Едят молча, поглядывая друг на друга. Мальчик смотрит на отца краешком глаза, как он обычно смотрит на солнце. Отец смотрит на сына точно также. Мальчик начинает улыбаться. Отец тоже улыбается).
ДЖОННИ: Ты любишь виноград, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Конечно, я люблю виноград.
ДЖОННИ: Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Да?
ДЖОННИ: А это действительно как тюрьма?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Иногда я в этом уверен. А иногда знаю, что этого не может быть.
ДЖОННИ: И чего больше, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Полагаю, что поровну. И так, и этак.
ДЖОННИ: Ты думаешь, он скучает иногда по дому?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Я уверен.
ДЖОННИ: Как бы я хотел, чтобы он вернулся.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Мне бы тоже хотелось его снова увидеть.
ДЖОННИ: Я всегда о нём вспоминаю.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Я тоже. Я всегда буду о нём помнить.
ДЖОННИ: И я. Ему было необходимо вернуться, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Полагаю, что да.
ДЖОННИ: Он оказался очень похожим на красивого молодого человека.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Ты имеешь в виду того молодого человека, который за ним приходил?
ДЖОННИ: Да, его. Того молодого человека, который так превосходно говорил, как будто перед ним целая толпа слушателей.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Да, он был на высоте.
(На тарелке остаётся одна ягода).
ДЖОННИ: Бери, Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Весело): Нет, это твоя, Джонни. Я считал.
ДЖОННИ: Хорошо, Па.
(Он берёт последнюю ягоду и съедает).
Это ворованное, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Дурачась): Ну, в какой-то мере да, в какой-то мере нет. (С драматизмом) Я скажу, что не ворованное. (Громко) Ты ведь снял эту кисть с лозы, не так ли?
ДЖОННИ: Я снял её с лозы, это верно, Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Дурачась): Ну тогда она никак не может быть украденной.
ДЖОННИ: Ну а в каком случае она будет считаться украденной?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Делает неопределённый жест рукой): Я думаю, что украсть, Джонни, это нанести кому-либо неоправданный вред, или жестоко обойтись с ни в чём неповинным человеком. А выгоду и богатство приобретает при этом злодей, совершающий преступление.
ДЖОННИ: Ага. (Пауза) Ну раз не воровство, Па, то я пойду, принесу ещё винограда. (Встаёт) Всё равно его начнут скоро собирать (Уходит).
ОТЕЦ ДЖОННИ (Как только мальчик уходит, начинает смеяться): Мой сын Джон. Боже, как я счастлив, что он у меня есть. Как я благодарен судьбе!
(Он поднимает рукопись стихов, кладёт их в карман пальто и идёт вниз по улице).
В бакалее мистера Козака. Мистер Козак спит, подпирая рукой подбородок. Лавка выглядит ещё более захудалой, чем прежде. Судя по всему, семья уже съела почти все припасы в лавке. Отец Джонни входит тихо, почти бесшумно. Мистер Козак поднимает голову, моргает глазами и встаёт.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Почти виновато): Я отец Джонни.
(Двое мужчин смотрят друг на друга какое-то время. В их глазах удовольствие, смущение, любезность и то, что их объединяет: ненависть к жадности, лжи, бездушию и несправедливости. Они улыбаются и пожимают друг другу руки).
МИСТЕР КОЗАК: Я узнал вас. Джонни мне про вас рассказывал. Для меня это честь.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Вы очень добрый человек.
МИСТЕР КОЗАК: Ну не знаю….
ОТЕЦ ДЖОННИ (Медленно): Я пришёл попрощаться. Извиниться. И поблагодарить вас.
МИСТЕР КОЗАК (Быстро): Но вы же не уезжаете.
ОТЕЦ ДЖОННИ: К сожалению уезжаю.
МИСТЕР КОЗАК: Мы будем скучать по Джонни.
ОТЕЦ ДЖОННИ: У меня нет денег. А я вам должен.
МИСТЕР КОЗАК: Да ничего!
ОТЕЦ ДЖОННИ: Возможно, мы больше не увидимся. (Достаёт из кармана рукопись).
(Со значением) Я поэт. Это кое-что из моих стихов. (Быстро) Я не предлагаю вам их вместо тех денег, которые вам задолжал. Деньги это совсем другое. (Просяще) Можете вы их принять как плату за вашу любезность?
МИСТЕР КОЗАК (Искренне): Я не могу взять ваши стихи.
(Пауза)
ОТЕЦ ДЖОННИ: Я думал, вы процветаете.
МИСТЕР КОЗАК: У людей нет денег. Я даже не знаю, на что я буду приобретать новый товар.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Мне очень жаль.
МИСТЕР КОЗАК: Зимой будет ещё хуже. Консервные заводы закрыты. Работы нет. Я бы мог что-нибудь предложить, но этой зимой у меня не будет денег на закупку нового товара. Придётся, скорее всего, закрыть лавку. Слишком это тяжело для моей семьи.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Растроганный и злой): Эти стихи… Позволю себе сказать, что это лучшее из всего, что мной написано. Я хочу оставить их у вас.
(В лавку из задней комнаты входит Эстер, дочь бакалейщика, симпатичная девочка семи лет).
МИСТЕР КОЗАК: Это моя дочь Эстер. Эстер, это папа Джонни.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Джонни рассказывал о тебе.
ЭСТЕР (Дружелюбно, но тихо): Здравствуйте.
МИСТЕР КОЗАК: Они уезжают.
ЭСТЕР (Удивлённо): О!
ОТЕЦ ДЖОННИ: Джонни будет скучать по тебе.
(У девочки дрожат губы, а на глазах наворачиваются слёзы. Она разворачивается и выбегает из лавки).
МИСТЕР КОЗАК: Вот всегда так.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Они ещё дети.
МИСТЕР КОЗАК: Да, но так было и будет всегда. Только женщины не в состоянии понять это.
ОТЕЦ ДЖОННИ: А не могли бы вы отдать эти стихи ей?
МИСТЕР КОЗАК: Пожалуйста. Она, конечно, будет плакать, но ничего, ничего.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Вот. (Передаёт мистеру Козаку стихи). Вы окажете большую любезность, оставив их у себя. (Обращаясь к небесам и всему миру) Поймите, поэзию нужно читать, иначе это не поэзия. Возможно, я заслужил того, чтобы у меня был один единственный читатель. И если это так, то я хочу, чтобы этим читателем были вы.
МИСТЕР КОЗАК: Спасибо. Право, не стоит…
ОТЕЦ ДЖОННИ (Улыбаясь): До свидания.
МИСТЕР КОЗАК: До свидания.
(Отец Джонни выходит из лавки. Бакалейщик вынимает из кармана очки, надевает их, разворачивает рукопись и, стоя посредине лавки, читает стихи, медленно шевеля губами. Выражение его лица меняется. На улице начинается дождь. Его дочь Эстер возвращается в лавку).
МИСТЕР КОЗАК (Читает одно из стихотворений вслух): И под землёй, и глубоко в морях, в горах, степях, лесах, везде, где б ни был я, я буду помнить о тебе, любовь моя, и ты не забывай меня.
(Девочка начинает громко всхлипывать, отец поворачивается и подходит к ней).
Гостиная. Некоторое время спустя. Отец Джонни сидит за столом и просматривает стопку рукописей. Всё ещё идёт дождь. Внезапно он встаёт и подходит к окну.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Где его черти носят?
(Он возвращается к столу, берёт в руки листки, просматривает их, с раздражением отбрасывает их в сторону и снова возвращается к окну. Затем начинает ходить туда-сюда в ожидании.
Наконец Джонни взбегает по крыльцу, врывается в дом и быстро запирает дверь. Он напуган и еле дышит. Видно, он от кого-то удирал. В руках у него четыре кисти красного винограда, полдюжины фиг и два граната).
ДЖОННИ (Едва переводя дыхание): Где мне это всё спрятать, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Что случилось, Джонни?
ДЖОННИ: Ты говорил, что это не воровство.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Раздражённо): Ну да, не воровство.
ДЖОННИ: А как же тогда собака?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Какая собака? Ты о чём?
ДЖОННИ: Собака фермера. Она гналась за мной до самого дома.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Орёт): Собака?! Ты говоришь, что за тобой гналась собака? Что за собака?
ДЖОННИ: Я её не рассмотрел. Но полагаю, что большая.
ОТЕЦ ДЖОНИИ (Очень рассерженный подобным унижением): Чёрт подери! Она попыталась тебя укусить, Джонни?
ДЖОННИ: Я не думаю, Па. Хотя это и не исключено.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Она на тебя рычала?
ДЖОННИ: Ну не то, чтобы рычала….
ОТЕЦ ДЖОННИ: А как это произошло?
ДЖОННИ: Ну, я просто бежал, а собака гналась за мной.
ОТЕЦ ДЖОННИ: А где она сейчас?
ДЖОННИ: Я думаю, где-то на улице, Па. А ты уверен, что это не воровство?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Сердится. Откусывает от грозди три – четыре ягоды): Конечно не воровство. Я займусь собакой. Нет в мире человека или животного, способного напугать твоего отца, Джонни. Всегда помни это.
(Он осторожно подходит к окну и выглядывает из него).
ДЖОННИ: Она там, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Там маленькая собачка, Джонни. Я думаю, она спит.
ДЖОННИ (Подскакивает от страха): Я так и знал. Это собака фермера. Она меня дожидается.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Это совсем не большая собака, Джонни.
ДЖОННИ: Да-а-а. А если это воровство, если это фермерская собака, тогда как?
ОТЕЦ ДЖОННИ: А почему ты решил, что эта собачонка вообще кому-то принадлежит. Бьюсь об заклад, она выглядит довольно дружелюбно.
ДЖОННИ: Ты уверен? Она же гналась за мной, Па.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Ещё как уверен. Я всё же поэт и кое в чём разбираюсь.
(Собака начинает рычать и лаять. Отец Джонни отпрыгивает в испуге от окна. Джонни от страха напрягается и теряет голос).
ДЖОННИ (Шепчет): Что это, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Вроде, кто-то идёт.
ДЖОННИ: Понял, Па? Это воровство. Это фермер сюда идёт.
(Он бежит к столу и хватает фрукты. В это время в комнату входит бабушка).
БАБУШКА ДЖОННИ (По-армянски): Что за шум?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Ч-ш-ш-ш.
(Джонни уносит фрукты из комнаты. Возвращается бледный от страха. Отец Джонни напуган ещё больше, чем сын).
ДЖОННИ (Обиженно и с вызовом): Чёрт возьми, Па. Видишь, во что мы вляпались.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Мне б сейчас сигарету.
ДЖОННИ (Выказывая заботу об отце, обращается к бабушке по-армянски): Есть у нас сигареты?
(Бабушка Джонни быстро уходит в соседнюю комнату).
(Собака прекращает лаять).
ДЖОННИ: Понял, Па? Это фермер. Где мне спрятаться? Не открывай дверь!
ОТЕЦ ДЖОННИ: Открыть дверь? Помоги-ка придвинуть этот стол.
(Они двигают стол к двери и на цыпочках крадутся к середине комнаты. В комнату вбегает бабушка с сигаретами и спичками, которые она протягивает отцу Джонни. Тот закуривает, глубоко и сильно затягиваясь).
ОТЕЦ ДЖОННИ (Драматично): Запомни, фрукты брал только я.
ДЖОННИ: Не открывай двери, Па.
(Отец Джонни тихо поднимает табуретку и ставит её на стол, чтобы укрепить импровизированную баррикаду).
(Джонни поднимает стул и ставит его на стол. Старушка ставит туда же вазу, а отец Джонни добавляет три большие книги. Мало-помалу семья перемещает все вещи в доме к двери).
ОТЕЦ ДЖОННИ: Не бойся, сынок.
ДЖОННИ: Он ведь не войдёт сюда, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Не думаю.
(Бабушка, отец и сын стоят плечом к плечу посреди пустой комнаты, готовые бросить вызов всему миру. Наступает длинная пауза, наполненная одновременно чувством страха и готовностью дать отпор. Через минуту тишина нарушается мелодией, исполняемой на трубе. Звучит «Моё сердце в горах». Солнце заходит).
ДЖОННИ (Кричит): Это же мистер Мак-Грегор!
ОТЕЦ ДЖОННИ (Бежит к окну, поднимает его и кричит Мак-Грегору): Добро пожаловать, мистер Мак-Грегор! Джонни, растаскивай мебель.
(Отец Джонни возвращается к баррикаде и помогает Джонни и его бабушке расставлять мебель по местам. Наконец мебель убрана от двери, и отец Джонни распахивает её. Джаспер Мак-Грегор, продолжая наигрывать мелодию, в сопровождении собаки, оказавшейся маленькой дворнягой, входит в комнату. Пёсик начинает бегать по комнате. В глазах Мак-Грегора печаль и радость одновременно. Джонни отправляется на кухню и возвращается, на тарелке фрукты. В руке у него кувшин с водой. Мак-Грегор заканчивает игру. Все стоят не шелохнувшись, даже собака. Джонни протягивает Мак-Грегору кувшин с водой).
МАК-ГРЕГОР (Устало): Не сейчас, Джонни.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Добро пожаловать, мой друг.
МАК-ГРЕГОР: Я сбежал. Они придут за мной сейчас, но я не вернусь. Они украли мою трубу. Они хотели, что бы валялся в кровати. Они сказали, что я болен. Я не болен. Я стар. Я знаю, что мои дни на земле сочтены. Я хочу, чтобы они позволили мне остаться с вами. Не позволяйте им забрать меня обратно.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Я не позволю этого.
(Он подаёт стул старику).
Присядьте, пожалуйста.
(Они садятся. Мак-Грегор поочерёдно оглядывает каждого).
МАК-ГРЕГОР: Как хорошо, снова видеть вас всех.
ДЖОННИ: А ваше сердце по-прежнему в горах?
МАК-ГРЕГОР (Кивает): В горах, сынок.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Сердито): Джонни!
ДЖОННИ (Раздражённо): Ну чего?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Заткнись!
ДЖОННИ: Почему?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Почему? Ты временами бываешь таким тупым! Разве ты не видишь, что мистер Мак-Грегор утомлён?
ДЖОННИ (Мак-Грегору): Вы действительно устали?
МАК-ГРЕГОР (Кивает): Но где твоя мама, сынок?
ДЖОННИ: Она умерла.
МАК-ГРЕГОР (Почти про себя): Нет. Джонни.
(Трясёт головой)
Она в горах
БАБУШКА ДЖОННИ (Отцу): Что он говорит?
ОТЕЦ ДЖОННИ (Качает головой): Ничего. (Мак-Грегору) Хотите есть?
МАК-ГРЕГОР (Смотрит на тарелку): Одну виноградинку. Не больше. (Он отрывает ягоду и кладёт её себе в рот. Вдруг он резко оборачивается) Они идут?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Не бойтесь, мой друг. Лучше лягте и отдохните.
(Отец Джонни отводит старика на кушетку. Тот вытягивается на ней, глядя в потолок. Отец Джонни возвращается к столу. Никто не ест. Старик вдруг снова вскакивает, но опять напрасно. Он встаёт и идёт к столу).
МАК-ГРЕГОР: Вы ведь не позволите взять им меня обратно?
ОТЕЦ ДЖРННИ: Нет.
(Он разламывает гранат и протягивает половину Мак-Грегору).
Постарайтесь поесть.
МАК-ГРЕГОР: Спасибо, мой друг.
(Он съёдает несколько зёрнышек граната).
(Раздаётся стук в дверь. Мак-Грегор вскакивает в испуге).
МАК-ГРЕГОР (Орёт): Вы не заберёте меня назад. Я вас предупреждаю. Я убью себя! Я хочу остаться здесь, с этими людьми.
ОТЕЦ ДЖОННИ (Испуганно): Открыть дверь?
ДЖОННИ (Не менее испуганно): Открыть?
МАК-ГРЕГОР (Властно): Разумеется, мы откроем дверь.
(Он подходит к двери и открывает её. Это Раф Эпли. Он несколько шокирован вспышкой гнева у Мак-Грегора).
РАФ ЭПЛИ: Хэлло, мистер Мак-Грегор.
ДЖОННИ: Кто там?
РАФ ЭПЛИ: Это Раф Эпли.
МАК-ГРЕГОР: Привет, Раф.
ОТЕЦ ДЖОННИ (В сторону двери): Заходи, Раф.
(Раф заходит. Он держит в руках буханку хлеба, колбасу и два яйца).
РАФ: Я сидел дома без дела и вдруг слышу, кто-то играет на трубе. Я был уверен, что это мистер Мак-Грегор.
МАК-ГРЕГОР: Я рад, что ты меня помнишь.
РАФ: Кто же сможет забыть, как вы играете, мистер Мак-Грегор. Я тут принёс кое-что.
МАК-ГРЕГОР (Усаживая его за стол): Спасибо, мой друг, спасибо.
(Снова раздаётся стук в дверь. Это Сэм Уоллес, монтажник. Он с ног до головы увешан инструментами, крючками, проводами и прочими приспособлениями. Он принёс сыр, помидоры, редиску).
УОЛЛЕС: Я знал, что это мистер Мак-Грегор. Я сказал себе, возьму-ка что-нибудь съестного для этого человека.
МАК-ГРЕГОР: Это действительно приятный сюрприз.
РАФ (Очевидно, пытается сказать что-то важное): Мистер Мак-Грегор…
МАК-ГРЕГОР: Да, мой друг? Говорите, не стесняйтесь, я такой же, как вы, между нами нет никакой разницы.
РАФ: Сестра моей жены со своей семьёй стоит на улице. Я уверен, что они будут рады, если вы ещё что-нибудь сыграете. Там и другие люди собрались.
МАК-ГРЕГОР (Польщённый): Разумеется, я сыграю. Мне больше восьмидесяти лет, и мне не долго осталось жить. Но перед тем как покинуть этот мир, я хотел бы, чтобы в каждом из вас осталась частичка моей души. В каждом, кто останется жить после моей смерти. А там, на улице, есть дети?
РАФ: Семеро. Это дети сестры моей жены.
(В комнату входят трое или четверо соседей. Они принесли еду. Мак-Грегор берёт трубу. Все, кроме отца Джонни, следуют за ним на крыльцо. Мак-Грегор начинает играть соло на своей трубе. Он стар и слаб, но он вкладывает в игру все свои силы. Отец Джонни расхаживает по комнате, улыбается, хмурится. Дверь в кухню тихонько открывается, и в проёме появляется Эстер Козак. Отец Джонни поворачивается и смотрит на неё. Она больше не плачет, и что-то сжимает в своём кулачке).
ОТЕЦ ДЖОННИ (Тихо): Привет Эстер.
ЭСТЕР: А где Джонни?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Я сейчас приведу его.
(Он выходит на крыльцо)
(Девочка стоит печальная и одинокая. Через минуту вбегает Джонни. Он возбуждён, но увидев грустную девочку, застывает в изумлении).
ДЖОННИ: Привет, Эстер.
ЭСТЕР: Привет, Джонни.
ДЖОННИ: Что случилось?
ЭСТЕР: Мой папа прочитал мне стихи.
ДЖОННИ: Что?
ЭСТЕР (Протягивая что-то в руке): Вот. Это всё, что у меня есть.
(Джонни берёт горсть монеток)
Я берегла их на Рождество.
(Она начинает плакать, поворачивается и выбегает вон из дома)
ДЖОННИ (Он глубоко тронут и возбуждён. Им овладевает одновременно чувство чего-то прекрасного и страшного): Пресвятые угодники!
(Его лицо выражает беспредельную тоску и грусть, и он начинает плакать. Он бросает монеты, падает и начинает рыдать)
Кому, чёрт возьми, нужно всё это барахло!
(Входит его отец)
ОТЕЦ ДЖОННИ: Джонни. (Подходит ближе) Джонни?
ДЖОННИ (Злой и заплаканный): Она принесла мне деньги!
ОТЕЦ ДЖОННИ: Это не повод, чтобы плакать, Джонни.
ДЖОНИИ (Вскакивает): Кто плачет?
(Плачет ещё пуще)
ОТЕЦ ДЖОННИ: Иди, умойся. Всё хорошо.
ДЖОННИ (Уходит): Нет. Неправильно. Неправильно что-то в этом мире.
(Мак-Грегор закончил играть. Люди стоят благоговейно молчат. Над всеми висит предчувствие чего-то плохого. Звучит голос Мак-Грегора).
МАК-ГРЕГОР (Устало): Годы, друзья мои. Мой жизненный путь подошёл к концу. К сожалению, я больше не смогу для вас сыграть. Спасибо вам всем. Спасибо.
(Отец Джонни ходит взад вперёд по комнате. Затем садится к столу и смотрит на пищу. Входят Мак-Грегор и бабушка Джонни. Они тоже садятся к столу. В углу лежит собака).
МАК-ГРЕГОР (Берёт кувшин и отпивает глоток воды): Они бы не дали мне играть. Они похитили мою трубу. (Ещё глоток) Они сказали, что я болен (Снова глоток) А я здоров, как бык. Если они придут забрать меня обратно, я притворюсь мёртвым. Я разыграю сцену смерти из «Короля Лира». Я вообще разыграю сцены смерти из всех пьес.
(Джонни возвращается с серьёзным видом. Все сидят за столом, но никто не ест, кроме бабушки. Долгая тишина. Бабушка перестаёт есть).
БАБУШКА ДЖОННИ: Что случилось? Почему все такие мрачные?
(Мак-Грегор встаёт)
МАК-ГРЕГОР (Декламирует по памяти строки из Шекспира, добавляя свои собственные):
Дуй ветер! Дуй, пока не лопнут щёки!
Лей дождь, как из ведра и затопи
Верхушки флюгеров и колоколен!
Вы, стрелы молний, быстрые, как мысль,
Деревья расщепляющие, жгите
Мою седую голову! Ты, гром,
В лепёшку сплюсни выпуклость вселенной!
Я царств вам не дарил, не звал детьми,
Ничем не обязал. Так да свершится вся ваша злая воля надо мною!
Я ваша жертва – бедный, старый, слабый.
Быть или не быть…
(Трагически)
Быть или не быть…
Что? Дурак? Неудачник?
Бежал из дома…
Со мной несправедливо обошлись…
Куда? Держи! К оружию! Огня!
Подкуплен суд! Зачем, судья лукавый, ты дал ей улизнуть?
Все маленькие шавки, Трей и Бланш,
И Милка, все лают на меня. Смотрите!
Я, кажется, сойду сейчас с ума. –
(Джонни подходит к нему и садится на колени)
Что, милый друг, с тобой? Озяб, бедняжка?
Ступай. Оставь меня. Ты разбить мне сердце хочешь?
Мою бедняжку удавили! Нет, не дышит!
Коню, собаке, крысе можно жить,
Но не тебе, тебя навек не стало!
Навек, навек, навек!
Мне больно,
Пуговицу расстегните….
Благодарю вас, сэр….
(Кладёт инструмент перед собой)
Взгляните, сэр! Вы видите? На губы посмотрите!
Вы видите? Взгляните на неё!*
(В то время, пока Мак-Грегор декламирует, Джонни собирает с пола монетки, складывает их одна к одной и смотрит на эту стопку. На улице слышен шум приближающейся повозки. Кто-то поднимается на крыльцо и стучит в дверь. Отец Джонни подходит к двери. На пороге Филипп Кармайкл и два санитара из дома престарелых. Санитары становятся около двери).
КАРМАЙКЛ: Мы слышали, как он играл. Он очень болен. Нам необходимо забрать его.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Пожалуйста, входите. (Мак-Грегору) Мистер Мак-Грегор. (Ответа нет).
ОТЕЦ ДЖОННИ (Громче): Мистер Мак-Грегор. (Подходит ближе) Мистер Мак-Грегор. Мистер Мак….
(Кармайкл спешит к Мак-Грегору и щупает ему пульс).
КАРМАЙКЛ: Он мёртв.
ДЖОННИ: Нет. Он играет, он просто притворился.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Клянусь Богом, он был величайшим трагиком нашего времени.
КАРМАЙКЛ: Я сожалею, что всё произошло именно здесь.
ОТЕЦ ДЖОННИ: А зачем об этом сожалеть? Это должно было случиться здесь. Он сам так хотел.
ДЖОННИ: Он же только играет! Он не умер!
(Подходит к Мак-Грегору)
Вы же живы, мистер Мак-Грегор?
(Никакого ответа, разумеется).
КАРМАЙКЛ: Мы заберём его.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Вот его труба. Пусть она будет с ним.
(Отец Джонни поднимает Мак-Грегора и выносит его. На улице ему помогают санитары. Полуденное солнце светит так же ясно, как в начале пьесы. Санитарная карета уезжает. Наступает странная тишина, и где-то вдали призрачно звучит мелодия, исполняемая на трубе. Стук в дверь. Отец Джонни открывает. На пороге стоят муж и жена. Ребёнок плачет. Они входят).
ЖЕНА: Ребёнок устал и хочет спать.
ОТЕЦ ДЖОННИ: Дом к вашим услугам. (Джонни) Собирай вещи. (Бабушке, по-армянски) Мы уходим. (Он вытаскивает из-под дивана саквояжи кидает туда свои стихи, книги, конверты, буханку хлеба и кое-что из еды. Бабушка обвязывает голову и плечи платком. Джонни оставляет весь свой хлам и берёт только пригоршню монет. Ребёнок уже не плачет. Собака крутится вокруг Джонни. Мелодия звучит всё интенсивнее).
МУЖ: Огромное вам спасибо.
ЖЕНА: Вам есть куда идти?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Да, конечно. Прощайте.
МУЖ И ЖЕНА: Прощайте.
(Они выходят из дома)
ДЖОННИ: Ну и куда мы отправимся, Па?
ОТЕЦ ДЖОННИ: Не волнуйся, сынок. Просто иди за мной.
ДЖОННИ: Я ничего конкретно не имею в виду, Па, но что-то в этом мире неправильно.
(Музыка звучит громче. Они поднимаются вверх по улице).
