«Я всегда твердил, что судьба — игра…» Иосиф Бродский
Л. В. Лифшицу
Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Анализ стихотворения Бродского «Я всегда твердил, что судьба — игра…»
Стихотворение «Я всегда твердил, что судьба – игра…» было написано И. А. Бродским в 1971 году и посвящено Л. В. Лифшицу. Этот человек был близким другом Иосифа Александровича и, вероятно, лучше других понимал, что творится у поэта на душе. Поэтому такое личное, полное противоречий произведение, адресовано именно ему.
Это стихотворение содержит философские измышления, обрамлённые короткими фразочками, этакими бытовыми записками. Композиция выглядит следующим образом: строфа состоит из шести строк, которые рифмуются попарно. Четыре из них представляют собой мировоззренческие выкладки. Последние две строчки – зарисовки из обыденной жизни. Эти части представляют собой такой разительный контраст, который может поначалу не укладываться у читателя в голове. Однако он становится понятен тому, кто хорошо знает автора или способен вдуматься в смысл произведения.
Стихотворение построено на рефренах. Сначала мы видим анафоры, открывающие строфы (кроме двух последних): «Я всегда твердил», «Я считал», «Я сказал». Затем повторяются начала у строк, содержащих жизненные тезисы автора:
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа…
Наконец, двустишие начинаются с фразы «Я сижу у окна». Только в пятой и шестой строфах этот рефрен меняется на «Я сижу в темноте».
Эти повторы не случайны. Центральная тема стихотворения – рефлексия. Автор, он же лирический герой, находясь в одиночестве и совершая простые действия («Я помыл посуду», «Вспоминаю юность»), восстанавливает в памяти свои жизненные принципы. О них поэт всегда говорит в прошедшем времени, что наводит на мысль о том, что он уже не придерживается этих убеждений. Более того, в некоторых строках звучит сомнение в правильности юношеских представлений о мире:
Я считал, что лес – только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Раньше, условно говоря, поэт пренебрегал личностью, предпочитая тело. Теперь же поэт иначе смотрит на вещи. Внезапно он обнаруживает, что его внутренний мир не менее многообразен, нежели материальный мир, который он прежде оценивал и куда стремился. Это примиряющее с действительностью открытие заключено в последних строках:
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Так философская составляющая стихотворения просачивается в бытовую. Эта гармония заметна в образе «море гремит за волнистой шторой». Комната – это метафора души поэта, и море находит в ней отражение в виде занавески, имеющей очертания волн.
Единственное, что беспокоит автора, – это его вклад в поэзию. Он анализирует собственное творчество:
Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Иосифа Александровича не смущает, что его стихи не популярны у большинства, но сетует, что он как поэт, возможно, не повлияет на потомков. Читатель может заметить здесь аллюзию на выражение «стоять на плечах гигантов» Исаака Ньютона. Однако сегодня мы можем сказать, что это пророчество, к счастью, не сбылось. Многие современные авторы воспитаны на творчестве Бродского, поэтому нельзя не переоценить его вклад в мировую культуру.
Это буду я: ничего внутри.
Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.
Я твердил итал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу у окна; за окном как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него - а потом сотри.
Ever leave you , my friend .
It"s me: nothing inside .
I have always insisted that the fate - the game .
That why we fish, there are times caviar .
Gothic style that wins as a school ,
as the ability to hang around , avoid injuries .
I sit by the window . Outside the window, aspen.
I loved the few . However - much.
I firmly Italy, that the forest - only a portion of the log .
Why all that virgin, if you have knee.
That , tired of the dust raised by the century ,
Russian eyes will have a rest in Estonian spire .
I sit by the window . I washed the dishes .
I was happy here , and I shall not .
I wrote that in light bulb - the horror of sex.
That love is an act devoid of the verb.
Euclid did not know that tapers ,
thing becomes non-zero , but Chronos .
I sit by the window . I remember the youth.
Smile sometimes , sometimes otplyunus .
My song was devoid of motive,
but it does not sing the chorus . Not a miracle ,
that reward me for such speech
his feet nobody puts on his shoulders.
I sit by the window ; outside the window as fast ,
sea thunders over undulating curtain.
Second-class citizen of the era, proudly
I admit goods of Class II
their best ideas , and coming days
I give them as experience in dealing with suffocation .
I sit in the dark. And it is no worse
room than dark outside.
Ever leave you , my friend .
Draw on paper a simple circle .
It"s me: nothing inside .
Look at him - and then erase .
И.Бродский
* * *
Я всегда твердил, что судьба – игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако – сильно.
Я считал, что лес – только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке – ужас пола.
Что любовь, как акт, лишина глагола.
Что не знал Эвклид, что сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.
Моя песня была лишина мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Brodsky
***
I always said fate - the game .
That why we fish, times have caviar .
Gothic style that wins , as a school ,
as the ability to hang around , avoid injuries .
I sit by the window. Outside the window aspen .
I loved the few . However - much.
I thought that the forest - only a part of the log .
That why all virgin, if there is knee.
That , tired of the dust raised century ,
Russian Estonian eyes rest on the steeple .
I sit by the window. I washed the dishes .
I was happy here , and I will no longer .
I wrote that in light bulb - horror sex.
That love , as an act Lishin verb.
Euclid did not know that tapers ,
thing acquires non-zero, but Chronos .
I sit by the window. Remember youth.
Sometimes smile , sometimes otplyunus .
I said sheet destroys kidney.
And that seed fallen down in bad soil,
does not escape ; that meadow with meadow
Masturbation is an example , in Nature this .
I sit by the window , hugging her knees ,
in the society own ponderous shadows.
My song was Lishin motive
but it does not sing the chorus . Do not wonder ,
that reward me for such statements
his legs nobody puts on his shoulders.
I sit in the dark ; as fast ,
sea thunders over undulating curtain.
Second-class citizen of the era, proudly
I admit the second grade item
their best thoughts and coming days
I give them the experience of struggle against suffocation .
I sit in the dark. And it is no worse
Inside than dark outside.
* * * Л.В. Лифшицу Я всегда твердил, что судьба - игра. Что зачем нам рыба, раз есть икра. Что готический стиль победит, как школа, как способность торчать, избежав укола. Я сижу у окна. За окном осина. Я любил немногих. Однако - сильно. Я считал, что лес - только часть полена. Что зачем вся дева, если есть колено. Что, устав от поднятой веком пыли, русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле. Я сижу у окна. Я помыл посуду. Я был счастлив здесь, и уже не буду. Я писал, что в лампочке - ужас пола. Что любовь, как акт, лишена глагола. Что не знал Эвклид, что сходя на конус, вещь обретает не ноль, но Хронос. Я сижу у окна. Вспоминаю юность. Улыбнусь порою, порой отплюнусь. Я сказал, что лист разрушает почку. И что семя, упавши в дурную почву, не дает побега; что луг с поляной есть пример рукоблудья, в Природе данный. Я сижу у окна, обхватив колени, в обществе собственной грузной тени. Моя песня была лишена мотива, но зато её хором не спеть. Не диво, что в награду мне за такие речи своих ног никто не кладёт на плечи. Я сижу в темноте; как скорый, море гремит за волнистой шторой. Гражданин второсортной эпохи, гордо признаю я товаром второго сорта свои лучшие мысли, и дням грядущим я дарю их, как опыт борьбы с удушьем. Я сижу в темноте. И она не хуже в комнате, чем темнота снаружи. 1971
Стихотворение очень легкое. Обманчивое своей ложной гармонической легкостью. Ибо предельно глубокое.
Игра о взаимоотношение части и целого (лес-полено, дева-колено) причино-следственных связей (рыба-икра), о качественных изменениях (лист разрушает почку), о НЕисчезновении вещи при переходе ее в иное качественное состояние ("Что не знал Эвклид, что, сходя на конус, вещь обретает не ноль, но Хронос").
Шестистрочия построенные но принципу нарочитого контраста. Философский катрен замыкается сознательно снижающим двустишием "простенькими" строчками из серого быта, которые неожиданно обогащают значение верхних, обостряя и мысль и чувство.
Это ранний Бродский. Стихотворение написано еще до отьезда из СССР, но мировоззренческие – здесь та же философская основа, что и в «Выступление в Сорбоне» 89-го года, где Бродский говорит о том, что изучать философию следует, в лучшем случае, после пятидесяти, когда философия вам не нужна, сначала научившись больше терять, нежели приобретать и ненавидеть себя более, чем тирана, ибо в противном случае, нравственные законы пахнут отцовским ремнем или же переводом с немецкого. Изучать философию нужно, когда вы догадываетесь, что стулья в вашей гостиной и Млечный Путь связаны между собою, и более тесным образом, чем причины и следствия, чем вы сами с вашими родственниками. И что общее у созвездий со стульями - бесчувственность, бесчеловечность.
Самое сильное в этом стихотворение – ощущение наступающей пустоты.
Время, которое обретается "сходящей" за границы бытия вещью накануне "нуля". Или вместо него? Но это ведь не живое струящееся время, а трагический Хронос – божество, пожирающее своих детей.
И еще: долгое прощание с собственной жизнью, которым по сути дела и является наше существование.
