Станислав Ежи Лец – польский писатель и философ еврейского происхождения, чьи сатирические сентенции давно уже получили всемирную известность.
Всем тем, кто не чужд парадоксальному взгляду на мир и старается мыслить свободно и независимо, рекомендуется к обязательному прочтению.
Ах, что это была за мука! Кругом сплошь нагие женщины, закутанные до подбородка.
Бывает, что есть, куда воткнуть, но нет контакта.
В горизонтальном положении мозг не выше других органов.
«Выше голову!» — сказал палач, одевая петлю.
Вечная мечта палача: комплимент приговоренного за качество казни.
Во время пыток постоянно щипал себя. «Почему?» — спросил выведенный из себя палач. «Проверяю, не кошмарный ли это сон?»
«Из одного креста можно было бы сделать две виселицы», — с презрением сказал специалист.
Будь осторожен! Не попади под чужое колесо фортуны.
Адам и Ева положили начало массовому производству человеческого тела, зато Авель и Каин — души.
Бог сотворил нас по своему образу и подобию. Но откуда уверенность, что он работал в реалистической манере?
Если ты открыл эликсир вечной жизни, запатентуй его сразу же. Иначе тебе нечего будет оставить наследникам.
«Как следует вести себя, — спросил один мой знакомый, — застав у себя дома друга жены в постели с незнакомой женщиной?»
Все хотят добра. Не отдавайте его.
Будь альтруистом, уважай эгоизм других!
Были две возможности: либо встать на их платформу, либо повиснуть над ней.
Анекдоты о сумасшедших, рассказанные ими самими, внушают беспокойство — слишком уж разумны.
«Кто из вас без вины, пусть первый бросит камень». Ловушка. Тогда он уже не будет без вины.
Бессонница — болезнь эпох, в которых людям велят закрывать глаза на многие вещи.
Говорят, у потерявшего зубы только свободнее язык.
«Мысли свободны от пошлины?» — Да, если они не переходят границы.
Большое искусство — опоздать как раз вовремя.
В пустую женщину можно вложить много денег.
Женщины — это садистки; они истязают нас муками, которые мы им причиняем.
Война полов ведется традиционным оружием.
Говорят — институт брака. В таком случае не мало ли в нем сотрудников?
Когда смотришь на нее, невозможно примириться с мыслью, что у ее души нет такого пышного бюста.
«Не дразните льва!» — «почему?» — спросил я у надзирателя. — «у него делается расстройство желудка» — ответил тот.
Если бы козла отпущения можно было еще и доить!
Даже если дать корове какао, не выдоишь шоколада.
Заветная мечта попугая: повторять самого себя.
Петух воспевает даже то утро когда его положат в суп.
Бедная земля, все наши тени падают на нее.
Когда сплетни стареют, они становятся мифами.
«Я слышал, что мир прекрасен», — сказал слепой. «Кажется», — ответил зрячий.
А может быть стены Иерихона пали просто потому, что в городе слишком сильно дули в фанфары.
А может быть, весь окружающий мир — лишь потемкинская деревня в ожидании ревизии какого-то демиурга?
А может быть, мы только чье-то воспоминание?
Если политические сказки говорят о зверях — значит времена бесчеловечные.
Брюки протираются даже на троне.
Государство, заранее знающее даты смерти своих граждан, может вести в высшей степени плановое хозяйство.
Иногда я перестаю верить в синеву небес: мне кажется, что это пространство, идеально покрытое синяками.
Ну допустим, пробьешь ты головой стену. И что ты будешь делать в соседней камере?
Трусы должны иметь власть, иначе им боязно.
Сапог победителя, случалось, принадлежал побежденному.
Имеет ли право людоед говорить от имени съеденных им?
Он шел по трупам идущих к цели.
Хочешь петь в хоре? Сперва присмотрись к палочке дирижера.
Чтобы вскарабкаться наверх, надо сложить крылья.
Если сломан хребет,- горб вырастает на психике.
Из нулей легко сделать цепь.
Каждая метла постепенно сметается сама.
Иногда, только сойдя со сцены, можешь узнать, какую роль ты играл.
Есть ли идеалы ходя бы у тех, кто отобрал их у других?
Кто верит в чудеса! Но все их ждут.
Будь у меня сила воли побольше, я бы сумел пересилить ее.
Даже из мечты можно сварить варенье, если добавить фруктов и сахару.
Если вода доходит до рта, держи голову выше.
Буква закона должна быть включена в алфавит.
Вот страж закона — охраняет его так идеально, что никто не может воспользоваться.
Для старого Рокфеллера издавали специальную газету, заполненную вымышленными новостями. Некоторые страны в состоянии издавать такие газеты не только для миллиардеров, но для всего населения.
Власть чаще переходит из рук в руки, чем из головы в голову.
Иногда жесткая позиция является следствием Паралича.
Когда хамелеон у власти, цвета меняет окружение.
Демонтируя памятники, не трогайте постаментов. Они еще могут пригодиться.
Еще никому не удавалось побить ложь оружием правды. Побороть ложь можно только еще большей ложью.
А может быть, прекрасная пещерная живопись вынуждена была когда-то уйти в подполье?
Истина обычно лежит посередине. Чаще всего без надгробия.
Осторожно: когда ты в блеске славы, у твоих врагов преимущество — они подстерегают в тени.
Какие-нибудь будущие дарвины быть может, выдвинут тезис, что высокоразвитые существа (к которым будут принадлежать) происходят от людей. Это будет огромным шоком!
Верю в эволюцию животных. Когда — нибудь, например сравняются блоха и лев. Не знаю только, из- за миниатюризации львов, или по причине гигантизации блох.
Чаще всего выход там, где был вход.
Некролог был бы лучшей визитной карточкой.
Беззубым многое легче выговаривать.
Аппетит приходит во время еды, но не уходит во время голода.
В борьбе между сердцем и головой в конце концов побеждает желудок.
Бедный человек, говоришь «после нас хоть потоп!» и всего только дергаешь за ручку бачка.
Все в руках человека. Поэтому их надо как можно чаще мыть.
Если мираж окажется действительностью, требуйте компенсации.
Он сломал себе жизнь. И теперь у него — две отдельных, весьма приятных жизни.
Безбожники — это верующие, которые не желают быть ими.
Дорожные указатели не облегчают крестный путь.
Боюсь ангелов, они добры, согласятся быть и дьяволами.
В раю должно быть все: и ад тоже!
Верующий ли я? Это одному Богу известно.
Порой меня охватывает тревога: а вдруг мы уже в раю?
Границы рая и ада подвижны, но всегда проходят через нас.
Во всем виноваты евреи. Это их Бог нас всех сотворил.
Грустно, если позвоночник распрямляется только на кресте.
Всегда обращайся к чужим богам. Они выслушают тебя вне очереди.
Есть святые, житие которых начинается с канонизации.
Возможно, и на пороге смерти прибита подкова счастья.
Жаль, что в рай надо ехать на катафалке!
Еще ни один Бог не пережил утраты верующих в него.
Воскресать могут только мертвые. Живым — труднее.
В рог изобилия громко трубят. Наверное, он пуст.
Рассказывать анекдоты Господу Богу так, чтобы он не угадывал конца, — вот чем стоило бы гордиться.
Дьявол в аду — образ положительный.
Кто знает, может быть, дьявол упорхнул бы от нас, если бы его окрылили?
Иногда дьявол искушает меня поверить в бога.
Дьявол коварен — он может явиться к нам просто в образе дьявола.
Сила дьявола в его ангельском терпении.
Как видно, в аду есть и вход, и выход, коль скоро можно пройти через ад.
Дьяволы бывают двух видов: разжалованные ангелы и сделавшие карьеру люди.
Кажется, дело идет к тому, что Наука откроет Бога. И я заранее трепещу за его судьбу.
Если кричат: «Да здравствует прогресс!», всегда справляйся: «Прогресс чего?»
Низменный аргумент пигмеев: «Мы ближе всех к земле».
Человек задумывается о цели своего существования; возможно, устрицы задумываются о том же, если только им не открыл этого какой-нибудь официант.
Кто выбрался на берег на гребне волны, может скрыть, что у него мокро в штанах.
Жалобы на алкоголизм? А разве гражданам дали познать вкус нектара?
Боюсь незаряженных ружей. Ими разбивают головы.
Перегоняя кого-либо, смотри: не пришлось бы от него убегать.
Всегда следуй за стрелкой компаса — она знает, когда дрожать.
Еще раз начать сначала, только как перед этим закончить?
Давайте будем людьми хотя бы до тех пор, пока наука не откроет, что мы являемся чем-то другим.
Истинный мудрец: всегда бил поклоны правителю так, чтобы показывать зад его прислужникам.
Будущее нужно постоянно вызывать из небытия, прошлое приходит само.
Всем правит случай. Знать бы еще, кто правит случаем.
Электронный мозг будет думать за нас точно так же, как электрический стул за нас умирает.
В тёмные времена трудно уйти в тень.
Есть пьесы настолько слабые, что никак не могут сойти со сцены.
Даже в его молчании были грамматические ошибки.
Даже безмолвствуя, бери самый высокий тон.
Вершина знаний о человеке — архив тайной полиции.
Будь внимательней! Выходя из своих снов, можешь попасть в чужие.
Если ты бесхребетный — не лезь из кожи.
Он менял кожу, а орал так, будто ее сдирали.
Будь осторожен, не создай по невнимательности чего-нибудь величественного, ведь стольким людям придется сознательно посвятить свою жизнь, что бы созданное тобой умалить.
Когда прыгаешь от радости, смотри, чтобы у тебя не выбили почву из-под ног.
Вы можете представить себе женщину, которая позволила бы своему любовнику тысячу и одну ночь рассказывать сказочки?
Будь реалистом: не говори правды.
Глупость никогда не переходит границ: где ступит, там ее территория.
Не рассказывайте никому своих снов — что, если к власти придут фрейдисты?
Если тебе нравится мешок, купи его вместе с котом, которого тебе хотели в нем продать.
Быть в пасти льва — это еще полбеды. Разделять его вкусы — вот что ужасно.
В опасные времена не уходи в себя. Там тебя легче всего найти.
Инстинкт самосохранения иногда является импульсом к самоубийству.
Жаль, что счастье не валяется на дороге к нему.
У каждого века есть свое средневековье.
И по тому, как дрожат жители, можно уяснить, каков фундамент государства.
В искусстве было время, когда даже онанистов кастрировали — из боязни, как бы они не оплодотворили атмосферу.
Воображение? Его больше всего у онанистов.
Разумеется, я не верю в чудо ночи на святого Ивана Купалу, но если бы вы спросили меня о ночи святого Варфоломея…
Велика сила ничтожества! Ничто его не одолеет.
Знаю, откуда миф о богатстве евреев. Евреи платят за все.
В настоящей бомбе с часовым механизмом взрывчатым веществом является время.
Следы многих преступлений ведут в будущее.
И кнут пускает побеги, попав на благоприятную почву.
Настоящий враг никогда тебя не бросит.
В некоторых источниках вдохновения музы моют ноги.
С той минуты, как человек встал на задние конечности, все является позой.
В нем ощущается какая-то огромная пустота, до краев наполненная эрудицией.
Душно! Откройте окна. Пусть эти во дворе тоже почувствуют.
В одних религиях почитают мучеников, в других — палачей.
Жизнь — вредная штука. От нее все умирают.
Жизнь идет по кругу все ближе к горлу.
Любая вонь, борющаяся с вентилятором, склонна считать себя Дон-Кихотом.
Мало кто меняет убеждения — меняют идеологии.
Когда враг потирает руки,- твой час! Давай волю своим!
Великие времена могут вместить порядочное количество маленьких людей.
Техника дойдет до такого совершенства, что человек сможет обойтись без себя.
Великие должны наклонять небо к людям, не снижая его уровня.
Подумать только! На огне, который Прометей украл у богов, сожгли Джордано Бруно.
Толстяки живут меньше. Но едят дольше.
Один фальшивый шаг — и вот мы уже у чьей-то цели.
Окно в мир можно закрыть газетой.
Можно быть виртуозом фальшивой игры.
Вечность — временное решение. Пока не определится начало и конец.
Достаточно поддаться иллюзии, что бы почувствовать реальные последствия.
Трудно утвердиться мирам, в Начале которых только Слова, Слова, Слова…
Собака в столице лает центральнее.
Имел пеструю жизнь. Менял флаги.
На пути наименьшего сопротивления подводят и самые сильные тормоза.
Возможности оперы еще не исчерпаны: нет такой глупости, которую нельзя было бы спеть.
Это выдающийся врач: он выдумал несколько болезней и даже сумел широко их распространить.
Нельзя смотреть на врага с омерзением — а вдруг понадобится его сожрать?
Рупор не должен удивляться, что его оплевывают говорящие в него.
История повторяется, потому что не хватает историков с фантазией.
Войте! Почувствуете себя моложе на миллион лет.
И мазохисты во всем признаются под пыткой. Из благодарности.
Вот будет смешно, если не успеют уничтожить мир перед его концом.
Когда мы заселим пустыни, исчезнут оазисы.
Все на свете функционально, а особенно то, что решительно ничему не служит.
Что хромает, то идет.
Я знал человека столь мало начитанного, что ему приходилось самому сочинять цитаты из классиков.
Деньги не пахнут, но улетучиваются.
Все понимаем. Поэтому ничего не можем понять.
Не будем пытаться понять друг друга, чтобы друг друга не возненавидеть.
Когда ошибки будут встречаться реже, они вырастут в цене.
Все слагается в историю, и все в ней разлагается.
Мир без психопатов? Он был бы ненормальным.
Все уже описано. К счастью, не обо всем еще подумано.
Дурак — это человек, считающий себя умнее меня.
Всякий раз, когда я говорю «да», я заранее вижу, скольких «нет» мне это будет стоить.
И на сомнения нужно решиться.
Когда падают головы, не опускай своей.
Те, кто носит шоры, пусть помнят, что в комплект входят еще удила и кнут.
Обычно арьергард прежнего авангарда является авангардом нового арьергарда.
Дух времени пугает даже атеистов.
В самом начале пути к совершенству споткнулся на своем ошеломляющем успехе.
Существует идеальный мир лжи, где все истинно.
Кто знает, сколько слов перепробовал Бог, прежде чем нашел то, которое сотворило мир.
Кто схватывает идею, как насморк, тому легко начхать на нее.
Выкорчевывайте корни зла, они зачастую питательны и вкусны.
Я красивый, я сильный, я мудрый, я добрый. И все это открыл я.
Гарантия мира: закопать топор войны вместе с врагом.
Где же набраться смелости? Смелые ее не отдадут.И что ты скажешь, физика? Охлаждение отношений между людьми, как следствие трения между ними.
С тех пор как я увидел изображения нашего старого, почтенного Господа Бога в виде пожилого господина с лысиной, я окончательно потерял веру в любые, даже самые лучшие средства для выращивания волос.
Счастье его родителей длилось не так уж долго. Когда малышу было четыре года, внезапно умер его отец. А спустя несколько месяцев разразилась Первая мировая война. Адель решила, что во Львове будет небезопасно и переехала с сыном в столицу Австро-Венгерской империи — Вену, где у нее жили родственники. Именно здесь Станислав пошел в школу. Но как только война закончилась, Лецы вернулись во Львов…
Город Льва сформировал в Леце свободолюбивую личность
Этот город, в котором органично сплелись сразу нескольких культур: украинская, польская, австрийская, еврейская, армянская — произвел на подростка неизгладимое впечатление. В те времена город называли «профессорским», в нем пульсировала научная мысль, рождались идеи. И не случайно после окончания школы Лец становится студентом университета Яна Казимира. Днем шли лекции, а по вечерам наиболее прогрессивная молодежь собиралась вместе. Пили пиво (одно из лучших в Европе), читали стихи.
Под влиянием сокурсников начал сочинять стихи и Станислав. И уже в 1929 году 20-летний поэт впервые опубликовал свое стихотворение в одной из самых популярных газет. Как он объяснил свой шаг сам: этот «курьер» выписывали в доме, а потому ему хотелось стать поэтом, прежде всего, в глазах родных и близких.
Это ему удалось, и баронесса не стала возражать против того, чтобы в ее доме, у сына, проходили различные поэтические «вечерки». На одной из встреч и было решено выпускать собственный журнал. Начало 30-х годов ознаменовалось большим экономическим кризисом, который не минул и Польшу. Молодежь считала, что во всем виновато правительство Польши, и при любом случае чиновникам доставалось «на орехи». Особенно усердствовал хозяин — Станислав Лец. Кстати, с идиша «Лец» переводится как «клоун» или по-польски «пересмешник». Молодой поэт всю силу своего таланта направил на то, чтобы высмеивать неуклюжие действия бюрократов от власти, и неудивительно, что в первом выпуске журнала в стихотворении Леца были «вымараны» несколько строк, а второй выпуск был арестован полицией.
Фрашки в Польше любят все?
Уже тогда Станислав принимает решение перебраться в Варшаву, а заодно и, по возможности, заняться «фрашками» — очень короткими, нередко двустрочными эпиграммами, которые пользовались большой популярностью в шляхетской среде, начиная с Яна Кохановского, который творил во второй половине XVI века. И все четыре века они, образно говоря, передавались из уст в уста.
У Леца они получались не менее язвительными и не остались незамеченными, недаром классик польской литературы Юлиан Тувим, составляя антологию «Четыре века польской фрашки» включил в нее сразу три произведения молодого поэта. Хотя справедливости ради следует сказать, что основу первого поэтического тома Леца составили все же поэмы и стихи острой социально-политической направленности.
Чтобы было понятно, что такое фрашка, хочу представить несколько двустиший Станислава. Хочу предупредить: написаны они в разное время, но я специально не стал проставлять даты, для того, чтобы лишний раз подчеркнуть — мудрые мысли не имеют срока давности. Они идеально подходят к любому времени…
КОЛЛИЗИЯ ПРИНЦИПОВ
В чём же терзаний суть?
— Оставить или стянуть?
ПУПОВИНА
Что делают тотчас по смерти чина?
Перерезают кабель — пуповину.
ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОСТЬ
Едва её коснулся взглядом кратким —
А неё уж родовые схватки.
Н-ДА…
Страх наводит иногда
И коротенькое: «Н-да…»
РЕЗВОСТЬ
В ком компаса нету,
Носись куда хочешь по свету!
Саперная лопатка спасла жизнь
Но вернемся в далекое предвоенное время. Летом 1939 года после проживания в нескольких городах нынешней Западной Украины, а тогда Польши, Станислав вернулся в родной Львов, и именно здесь застала его Вторая мировая война. Согласно пакту Молотова — Риббентропа, Львов, как и вся Западная Украина, оказался под влиянием Москвы, и осенью 1939 года в него вошли советские войска. Советская «оккупация» практически не отразилась на самих львовянах, а вот когда почти два года спустя город захватили гитлеровцы, «свободолюбивый и ершистый» Лец тут же оказался в концентрационном лагере под Тернополем.
Спустя еще два года поэта в числе других заключенных повели на расстрел. Лец не собирался с этим мириться и организовал побег прямо из-под дул автоматов. Его поймали и решили за такую дерзость снова расстрелять. Эсесовец повел его на расстрел, но решил унизить еще больше. Бросил на землю саперную лопатку и велел копать себе могилу.
Он и не подозревал, что Станислав может оказать какое-то сопротивление. Но поэт сделал вид, что копает, а потом резко метнул лопатку в направлении гитлеровца. Ее штык чиркнул фашиста по сонной артерии, эсесовец упал. Причем весьма удачно для Леца — кровь не запачкала мундир, в который арестант быстренько переоделся. А дальше в этой форме Станиславу удалось пробраться в Варшаву, где он стал подпольщиком.
Лец был редактором двух газет в Армии Людовой, потом, когда начались аресты, ему опять удалось ускользнуть от фашистов и пробраться в леса под Люблином. Здесь он и присоединился сначала к партизанам, а потом и к регулярной армии. Окончил войну в звании майора. А за свои боевые и творческие подвиги был награжден двумя орденами.
В гостях хорошо, а дома лучше
После войны Станислав поселяется в Лодзи, где вместе с друзьями возрождает выпуск журнала «Шпильки». Но уже на следующий год, в 1946-м, он уговаривает министра культуры отправить его в Вену в качестве атташе по вопросам культуры политической миссии Польской Республики. Новое свидание с городом юности пробуждает новый творческий порыв. В это время он создает ряд произведений, которые охотно печатают в Польше.
Но Лецу не сидится на месте. С огромным трудом он добивается разрешения эмигрировать в Израиль. Власти вздыхают с облегчением. Но очень скоро Станислав приходит к выводу, что ему нигде не бывает так хорошо, как в Польше. С еще большим трудом ему удается вернуться на родину. Это случилось в 1952 году, и до 1956 года, пока на смену просталинскому правительству пришло более демократичное, Лец чувствовал себя, как в тюрьме.
Ох уж эти эскимосы…
Но на волне возрождения демократии, когда Польша превращалась в самый веселый «барак социалистического лагеря», Лец и стал, по сути, идейным вдохновителем польской «перестройки». У него одна за другой рождались и фрашки, и просто афоризмы. Его книга «Непричесанные мысли» в чем-то схожа по своему влиянию на такие произведения советской литературы, как «Двенадцать стульев», «Золотой теленок», «Мастер и Маргарита». Можно, наверное, смело сказать, что на произведениях Леца выросла большая плеяда польских писателей. Достаточно вспомнить Иоанну Хмелевскую с ее ироническими детективами…
Лец успел выпустить и второй том «Непричесанных мыслей», но болячки, полученные во время пребывания в концлагере и позже, в годы подпольной работы, подкосили здоровье поэта.
После долгой, неизлечимой болезни Станислав Ежи Лец скончался 7 мая 1966 года в Варшаве. Похоронен на воинском кладбище Повонзки.
А помянуть его мне хочется любимым афоризмом: «Всегда найдутся эскимосы, которые посоветуют жителям экваториальной Африки, как вести себя во время самой страшной жары».
Своеобразный алфавит из афоризмов Станислава Ежи Леца смотрите здесь.
Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту
красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook
и ВКонтакте
Умение облечь мысль в лаконичную и хлесткую фразу - это настоящее искусство. И есть люди, которые достигли в этом искусстве головокружительных высот. Среди них - знаменитый польский поэт, философ, сатирик и один из величайших афористов XX века Станислав Ежи Лец.
Сегодня сайт собрал для вас яркие высказывания Леца. Эти афоризмы действуют на мозг так же, как бодрящий душ - на тело.
- Люди одиноки, потомy что вместо мостов они стpоят стены.
- Ну допустим, пробьешь ты головой стену. И что ты будешь делать в соседней камере?
- Безвыходным мы называем положение, выход из которого нам не нравится.
- Я думал, что опустился на самое дно, как вдруг снизу постучали...
- Не каждая серая масса имеет что-то общее с мозгом.
- Многие бумеранги не возвращаются. Выбирают свободу.
- Мгновение осознания своей бесталанности есть вспышка гениальности.
- Из одной системы нам еще долго не выбраться - из солнечной.
- Незнание закона не освобождает от ответственности. А вот знание нередко освобождает.
- Достаточно поддаться иллюзии, чтобы почувствовать реальные последствия.
- Все уже описано. К счастью, не обо всем еще подумано.
- Когда я начинаю думать серьезно, я вижу, насколько комичен мир.
- Одиночество, как ты перенаселено!
- Когда сплетни стареют, они становятся мифами.
- Если смотришь на мир прищурившись, легче скрыть слезы.
- Всем правит случай. Знать бы еще, кто правит случаем.
- Всю жизнь идти к цели можно, только если она постоянно отодвигается.
- Жизнь - вредная штука. От нее все умирают.
- После общения с некоторыми людьми у меня появляется ярко выраженный комплекс полноценности.
- Сходят с ума только те, у кого он есть.
- Крыша над головой часто не позволяет людям расти.
- Многим нулям кажется, что они - орбита, по которой вращается мир.
- Дурак - это человек, считающий себя умнее меня.
- Тот, кто не разбирается ни в чем, может взяться за что угодно.
- Раздвоение личности - тяжелое психическое заболевание, так как сводит бесчисленное множество существ, на которые обычно раздроблен человек, к жалким двум.
- Роды - болезненный процесс, в особенности если человек рождает сам себя, да еще в зрелые годы.
- Если бы животное убило преднамеренно, это был бы человеческий поступок.
- Граница между светом и тенью - ты.
- И что ты скажешь, физика? Охлаждение отношений между людьми, как следствие трения между ними.
- Если бы повысилось искусство вести беседу, понизилась бы рождаемость.
- Вы можете представить себе женщину, которая позволила бы своему любовнику тысячу и одну ночь рассказывать сказочки?
- Плагиаторы, спите спокойно. Муза - женщина, она редко сознается, кто был первым.
- Можно влюбиться из одной только ревности.
- Человек, мир перед тобой распахнут настежь, поэтому смотри, как бы не вывалиться.
- Иногда надо замолчать, чтобы тебя выслушали.
- Красивая ложь? Внимание! Это уже творчество.
- Будь реалистом: не говори правды.
- Всегда обращайся к чужим богам. Они выслушают тебя вне очереди.
- Не будем пытаться понять друг друга, чтобы друг друга не возненавидеть.
- Давайте будем людьми хотя бы до тех пор, пока наука не откроет, что мы являемся чем-то другим.
Станислав Ежи Лец - известный польский поэт, писатель-сатирик, афорист, философ - был уроженцем Львова, который в то время относился к Австро-Венгерской империи. Здесь он появился на свет 6 марта 1909 г. в интеллигентной семье. Отцом его был австрийский барон еврейского происхождения, мать - представительница польско-еврейской интеллигенции, очень образованная и культурная женщина. Такое смешение кровей не раз на протяжении жизненного пути Леца становилось причиной драматических ситуаций, внутренних сомнений и противоречий.
Во время Первой мировой войны с приближением фронта семья уехала в Вену, где Станислав получил начальное образование. Продолжилось оно в евангелической школе г. Львова, позднее - в Львовском университете Яна Казимежа на юридическом факультете, где он учился до 1933 г. К периоду студенчества относится и начало литературной деятельности Леца. Такие же, как и он, начинающие поэты и писатели на первом в их творческой биографии авторском вечере весной 1929 г. читали свои произведения; среди них был и Станислав Ежи. К концу 1929 относится дебют в печати: стихотворение «Весна» было опубликовано в литературном приложении популярной газеты. В 1933 г. увидел свет первый стихотворный сборник «Цвета».
Затем С.Е. Лец переезжает в Варшаву, сотрудничает с несколькими популярными газетами и литературными журналами, в 1936 г. выступает организатором литературного кабаре «Театр Пересмешников». Ежедневная судебная хроника, публиковавшаяся в политической газете, которая выступала за создание народного антифашистского фронта, не нравилась властям, и после закрытия издания Лецу из-за угрозы ареста пришлось уехать в Румынию. По возвращении на родину какое-то время живет в сельской местности, затем работает в адвокатской конторе г. Чортков, после чего, возвратившись в Варшаву, как и прежде, занимается литературой и публицистикой.
На протяжении 1939-1941 гг. Лец жил в Львове, где его и застала война. Этот период его жизни оказался чрезвычайно насыщенным: с 1941 по 1943 гг. писатель находился в концлагере, затем с места расстрела ему удалось сбежать в Варшаву, где он какое-то время редактировал подпольные военные газеты. В 1944 г. Лец партизанил в лесах Люблинского воеводства, после освобождения Люблина воевал в качестве офицера в рядах Войска Польского, был награжден Кавалерским Крестом ордена Polonia Restituta.
В 1945 г., обосновавшись в Лодзи, с товарищами возрождает пользовавшийся до войны огромной популярностью журнал «Шпильки», становится его главным редактором. В следующем году Леца назначают атташе политической миссии Польской Республики по вопросам культуры и посылают в Вену, где он работает до 1950 г., позднее он живет и работает до 1952 г. в Израиле. Полученные впечатления легли в основу книги, «Иерусалимская рукопись», наполненной ностальгией и болью за родину.
В 1952 г. Лец возвращается в Польшу, однако вплоть до 1956 г. публикация его произведений находится под негласным запретом: такова была цена свободомыслия и открытой оппозиционности политических взглядов. Заработать литературным трудом можно было только делая переводы чужих сочинений, и на несколько лет подобного рода деятельность становится для Леца основной. Смерть в 1956 г. управлявшего страной сталинскими методами Болеслава Берута перевернула новую страницу в истории Польши и в биографии С.Е. Леца. Идеологический прессинг над представителями творческих профессий заметно ослаб, и опубликование его новых работ, переиздание старых стало одной из примет нового времени. Так, в 1957 г. выходит ставший знаменитым сборник сентенций, афоризмов, эпиграмм «Непричесанные мысли», в 1959 г. - книга того же жанра «Смеюсь и спрашиваю, как пройти». В 60-ых гг. вышел ряд лирических сборников.
«Новым непричесанным мыслям» было суждено стать последней прижизненной публикацией Станислава Ежи Леца. Продолжительная тяжелая болезнь унесла жизнь писателя, жившего тогда в Варшаве, 7 мая 1966 г.; похоронили его на кладбище для воинов Повонзки.
), Королевство Галиции и Лодомерии , Австро-Венгрия
Энциклопедичный YouTube
-
1 / 5
Станислав Ежи Лец родился 6 марта 1909 года во Львове , крупном культурном центре Галиции , входившей тогда в состав Австро-Венгерской империи . Отец будущего писателя - австрийский дворянин (барон) еврейского происхождения Бенон де Туш-Летц. Станислав пользовался видоизменённой (Lec вместо Letz ) второй частью двойной фамилии отца - Лец (что на идише означает «клоун», или «пересмешник») - как литературным псевдонимом. Родители будущего поэта, будучи людьми эксцентричными, [ ] перешли в протестантизм. Отец писателя умер, когда Станислав был ещё ребёнком. Его воспитанием занялась мать - урождённая Аделя Сафрин, представительница польско-еврейской интеллигенции, высоко ценившей образование и культуру. Польская, немецкая (австрийская) и еврейская составляющие его духовной личности на разных этапах жизненного пути писателя то гармонизировались ярким художественным дарованием, то вступали друг с другом в драматическое, порой мучительное противоречие. Начальное образование он получал в австрийской столице, так как приближение фронта (шла Первая мировая война) заставило семью переехать в Вену, а затем завершал его во львовской евангелической школе.
Юность
В эту студенческую пору он начинает литературную деятельность, сойдясь с коллегами, живо интересующимися творчеством. Весной г. молодые поэты устроили первый в их жизни авторский вечер, на котором прозвучали и стихи Леца, а в конце того же года в литературном приложении к популярной тогда газете «Ilustrowany Kurier Codzienny» (Иллюстрированный Ежедневный Курьер) было напечатано его дебютное стихотворение «Весна». «В нём говорилось, ясное дело, о весне, - пояснял Лец спустя годы, - но это не была традиционная весна, по настроению эти стихи выглядели… пессимистическими. А почему я выбрал именно „IKC“? Это издание выписывали и читали в нашем доме, а я хотел прослыть поэтом прежде всего в семье».
В г. группа молодых поэтов, встречавшихся у Леца на квартире, начала издавать журнал «Tryby» (Наклонения), в первом номере которого он опубликовал стихи «Из окна» и «Плакат» (в последнем две завершающие строфы были выброшены цензурой). Тираж же второго номера издания почти полностью уничтожила полиция. В г. во Львове выходит первый поэтический томик Леца «Barwy» (Цвета́).
В нём преобладали поэмы и стихи острого социально-политического звучания: оставшаяся кошмарным воспоминанием его детских лет Первая мировая война навсегда сделала поэта страстным антимилитаристом. В дебютном сборнике помещено стихотворение «Вино», полное мрачной и горькой иронии. Человеческая кровь, пролитая на множестве фронтов Европы во имя ложных догматов и националистических крестовых походов, кровь разных поколений и народов уподоблена им ценным винам урожайных лет, которые надо бережно хранить, чтобы предотвратить новые кровавые жатвы из окрестностей «Пьяве, Танненберга, Горлица».
В «Цветах» были также оглашены первые юмористические и сатирические фрашки Леца. Эту грань художественного дарования молодого поэта проницательно подметил и высоко оценил Юлиан Тувим - крупнейший мастер польского рифмованного слова того времени, включивший в свою знаменитую антологию «Четыре века польской фрашки» (1937) три стихотворения недавнего дебютанта.
Предвоенная Варшава
Переехав в Варшаву , Лец регулярно публикуется в «Варшавском цирюльнике», становится постоянным автором «Шпилек », его произведения помещают на своих страницах многие литературные журналы во главе со «Скамандром». В г. он организовал литературное кабаре «Teatr Krętaczy» (Театр пересмешников).
В этот период он начинает сотрудничать с варшавской газетой «Dziennik Popularny» (Популярный Ежедневник) - политическим изданием, пропагандировавшим идею создания антифашистского народного фронта, в котором публиковалась его ежедневная судебная хроника, вызывавшая особое раздражение «блюстителей порядка». После приостановки властями издания газеты, чтобы избежать грозившего ему ареста, Лец выехал в Румынию. Спустя некоторое время он возвращается на родину, крестьянствует в деревне на Подолье, служит в адвокатской конторе в Чорткове, затем, вернувшись в Варшаву, продолжает литературную и публицистическую деятельность.
Перед самой войной он завершает подготовку к печати обширного тома фрашек и подольской лирики под названием «Ziemia pachnie» (Пахнет землёй), но выйти в свет книга уже не успела.
Вторая мировая война
Начало войны застало Леца в его родном городе. Об этом страшном (и героическом) этапе своей жизни он рассказал позднее в нескольких скупых строчках автобиографии: «Пору оккупации я прожил во всех тех формах, какие допускало то время. 1939-1941 гг. я провёл во Львове , 1941-1943 гг. - в концлагере под Тернополем. В 1943 году , в июле, с места предстоявшего мне расстрела я сбежал в Варшаву, где работал в конспирации редактором военных газет Гвардии Людовой и Армии Людовой на левом и правом берегах Вислы. Потом ушёл к партизанам, сражавшимся в Люблинском воеводстве, после чего воевал в рядах регулярной армии».
При повторной попытке бегства из концлагеря он был схвачен и приговорён к расстрелу. Эсэсовец заставил обречённого на смерть рыть себе могилу, но погиб сам от его удара лопатой по шее (стихотворение «Кто копал себе могилу»). Переодевшись в немецкий мундир, Лец в таком виде пересёк всё генерал-губернаторство, как гитлеровцы именовали захваченную Польшу, и, добравшись до Варшавы и установив контакт с силами сопротивления, стал работать в подпольной прессе. В Прушкове редактировал газету «Żołnierz w boju» (Солдат в бою), а на правом берегу Вислы - «Swobodny narod» (Свободный народ), где печатал также свои стихи. В г., сражаясь в рядах первого батальона Армии Людовой, скрывался в парчевских лесах и участвовал в битве под Ромблувом . После освобождения Люблина вступил в 1-ю армию Войска Польского в звании майора. За участие в войне получил Кавалерский Крест ордена «Polonia Restituta » (Возрождённая Польша).
Послевоенные годы
В году, поселившись в Лодзи , Лец вместе с друзьями - поэтом Леоном Пастернаком и художником-карикатуристом Ежи Зарубой - возрождает издание популярнейшего юмористического журнала «Шпильки ». На следующий год вышел его стихотворный сборник «Notatnik polowy» (Полевой блокнот), включавший стихи военных лет и строфы, посвящённые сражениям партизанской поры и павшим товарищам поэта-солдата. Тогда же был опубликован томик его сатирических стихов и фрашек, созданных перед войной, - «Spacer cynika» (Прогулка циника).
Работа в дипломатической миссии
Подобно своим старшим коллегам по литературе в довоенное время (Ян Лехонь , Ярослав Ивашкевич) и писателям-ровесникам в первые годы после освобождения (Чеслав Милош , Тадеуш Бреза , Ежи Путрамент), привлекавшимся к дипломатической работе, Лец в г. был направлен в Вену в качестве атташе по вопросам культуры политической миссии Польской Республики. Вскоре ( г.) на родине опубликован томик его сатирической поэзии, созданной после войны, - «Życie jest fraszką» (Жизнь - это фрашка), а затем ( г.) сборник «Новых стихов», написанных в австрийской столице - городе его детства; отсюда в этих стихотворениях так много реминисценций, связанных с новым, свежим восприятием памятников искусства и архитектуры этого великого центра европейской культуры.
Переезд в Израиль и возвращение в Польшу
Наблюдая из Австрии процессы, происходящие в Польше того времени, утверждение режима партийной диктатуры, подавление творческой свободы и воли интеллигенции, Лец в 1950 году принимает трудное для себя решение и уезжает в Израиль. За два года, проведённых здесь, им написана «Иерусалимская рукопись» (Rękopis jerozolimski), в которой доминирует мотив переживаемой им острой тоски по родине. Содержанием этих стихов, сложенных во время странствий по Ближнему Востоку, стали поиски собственного места в ряду творцов, вдохновлённых библейской темой, и неотвязная память об убитых под другим, северным небом. Существование вне стихии польского языка и культуры, вдали от родных и друзей, привычного мазовецкого пейзажа становится мучительно-тягостным:
Туда, на север дальний, где некогда лежал я в колыбели, Туда стремлюсь теперь, чтоб там же и отпели.
Написав эти строки, Лец в 1952 году вернулся в Польшу. Принято считать, что демонстрация политической оппозиционности и свободомыслия Леца привела к тому, что в течение нескольких лет (до 1956) в Польше действовал негласный запрет на публикацию его собственных произведений (как это было, скажем, с М. М. Зощенко и А. А. Ахматовой в СССР). Единственной оплачиваемой формой литературного труда становится для него переводческая работа, и он целиком посвящает ей себя, обращаясь к поэзии
